Запасной вариант

Наконец-то я решился вернуться к крупной форме)
Не знаю,что из этого выйдет, пока никаких идей, но аппетит приходит во время еды

Сегодня мне позвонил Бог.
Нам здесь не разрешают пользоваться телефонами, но специально для связи с Богом я вживил в голову Nokia 3310. Это было до того, как я сюда попал, и врачи даже не подозревают о его существовании, а то бы им пришлось разрезать мне башку, чтобы извлечь сей инородный предмет, ибо правило есть правило и его нельзя нарушать. Это если каждый будет болтать целыми днями по мобильному, то получится полный бардак и разброд, и кругом сплошные «тилинь-тилинь» и «как дела?», и рухнут дух единства и чувство коллективизма, потому что все будут расползаться по углам, чтобы не мешали разговаривать и не подслушивали всякие личные секреты. Я полностью согласен с этим правилом, потому что по телефону могут рассказать тебе много неприятных вещей и плохих новостей, а могут даже нашептать специальный код, который подчинит разум и сделает тебя зомби, и заставят кого-нибудь убить или выпрыгнуть из окна, или, ещё хуже – есть свои фекалии на завтрак, намазывая их на хлеб. Да что там далеко ходить: Жорик из восьмой так сюда и попал – ему позвонили хулиганы и представились сотрудниками налоговой, а у него что-то там с бумагами не то было. А они говорят: выезжаем, подготовьте всю документацию, мы с проверкой явимся. Жорик съел все договора, чеки и квитанции. Книга учёта уже не вмещалась, и он её сжёг, а потом сжёг цех, чтобы замести всякие следы и собрался произвести акт самосожжения у ворот налоговой инспекции в знак солидарности с сомалийскими пиратами, не признающими никаких государственных институтов и не облагаемых никакими налогами. Но его благородные планы раскусили, руки-ноги повязали, канистру бензина отобрали, вызвали кого надо. И вот Жорик, нашпигованный антидепрессантами, пускает слюни и тупит застывшим взором в рыжий потолок, а начальник районной налоговой инспекции три часа ездил на Жорином бензине, что я приветствую, собственно: бензин-то тут ни при чём, ему всё равно, что мужиков сжигать, что самому сгорать в двигателе автомобиля. Но, правда, ездил тот начальник не долго. Жорик для пущего эффекта добавил в бензин что-то, чтобы пламя сияло всеми цветами радуги, а дым имел аромат благовоний. Вот это что-то всё железо в машине и разъело, до самого дна, а там где она проехала, пришлось проводить дорожные работы по ремонту покрытия.
Так что, телефон – вещь опасная и непредсказуемая, но мой номер знает только Бог, а ему я доверяю, как самому себе; он хулиганить не будет. Он, если и звонит, то всегда по делу. Правда, до этого он выходил на связь только раз, чтобы предупредить меня о слежке. И как раз вовремя. Я успел спрятаться в этом закрытом заведении. Хотя, чувствую, что и здесь всевидящее око наблюдает за мной, но добраться сюда и навредить у них кишка тонка.
- Привет, Серёга, - сказал Бог.
Я сразу понял, что он расстроен, и даже раздражен.
- Привет. Я сейчас. Повиси минуту, - отвечаю и иду на толчок, чтобы никто не заподозрил, что я имею доступ к средству телекоммуникации.
- Ну, и как тебе это нравится? – спрашивает Бог.
- Мне всё не нравится. А что именно?
- Ты что, новости не смотришь?
- У нас телевизора нет. И радио нет. И газет нет. Новости – ложь и пропаганда. Так что, я не в курсе последних событий.
- Где это – у вас?
Я чуть не проболтался. Вовремя язык прикусил. Первое правило конспирации: что знает два человека – знают все. Бог, конечно, не человек, и никогда меня не предаст. Но нас могли подслушивать, он мог проболтаться, мог расколоться под пытками. Даже друзья должны знать только то, что необходимо, и никакой лишней информации, ради их же блага.
- Неважно, - отвечаю я. – Так что случилось?
- А то и случилось – убили вчера Василия Андреевича Косоворотко. Зверски. Тринадцать ножевых ранений, не совместимых с жизнью. Под мостом на Смышляевском шоссе в Самаре. Вот такие дела. Что скажешь?
- Да и хрен с ним, - отвечаю. – Мало ли мудаков под нож лезут? Тем более, в Самаре. Не скорблю ни капельки. Я не плакал, даже когда Ронни Джеймс коньки откинул. Стойко перенёс. А за каким-то Косоворотко тем более слезы не пущу.
- Здоровый практичный цинизм, - одобрил Бог. – Но проблема в том, что тебе придётся занять его место.
- В морге?
- Нет, в жизни.
- С каких это дел? Чтобы и меня под мостом порезали? Не хочу, не буду. Мне здесь хорошо. Кормят, в душ водят и таблетки вкусные дают. Так что, прости. Это не ко мне.
- Ты что, сопля, забыл с кем разговариваешь?! – как заорёт Бог. И за окном среди ясного неба молния как даст. И гром словно канонада. Сигнализации на машинах сразу заверещали и пациенты в коридоре забегали, запаниковали, тапками зашлёпали.
Но меня такими штучками не проймёшь, хотя и нарываться не стоит.
- Ну, прости, - говорю. – Только давай без этих дешёвых спецэффектов, ладно? Что же ты творишь? Теперь санитарам весь день работа будет – придурков успокаивать.
Выглянул я в коридор – корабль дураков: кто под плинтус лезет прятаться, кто головой в стену лупит, кто хохочет, воздев руки к потолку. Санитары бегают, рубашки смирительные на народ натягивают, аминазин колют, шлангами резиновыми исподтишка уговаривают успокоится. Тащат кого к кровати привязывать, кого в холодный душ. Тут один меня увидел и ко мне.
- Минуту. – Говорю Богу.
- Ты что здесь делаешь? – спрашивает санитар.
- А ты как думаешь, что можно в сортире делать? Сдаю экзамен по истории КПСС.
- Ты как? – спрашивает санитар.
- Я в массовых беспорядках не участвую с тех пор, как в Бангладеше приспешники вьетнамского империализма разогнали мирную демонстрацию фанатов группы «Кармен». И всё – как отрезало. Я постригся, свёл татуировки, отказался от марихуаны и перестал слушать кислотный рок.
- Идиот! - Санитар махнул рукой и спешно вернулся на поле боя.
- Алло! Я могу говорить. Что там с этим Кривороножко?
- Косоворотко. Со временем всё узнаешь. А пока тебе нужно быть завтра в восемь утра по адресу… Есть чем записать?
- Я запомню.
Бог продиктовал адрес.
- Пароль – «С новым годом», ответ - «Ключ под унитазом». Получишь инструкции и - вперёд. Серёжа, не подведи – на тебя вся надежда.
- Интересно, и как я отсюда выберусь? И как я в больничной пижаме по городу? И вообще, послезавтра у меня спектакль. День открытых дверей, и мы для посетителей капустник организовали. У меня главная роль. Я играю колодец. Без меня премьера провалится. Я не могу подвести товарищей.
- Каких таких товарищей? Какой спектакль? Серёжа, если ты завтра не будешь по указанному адресу, без сладкого останется вся планета. И не будет никогда никаких спектаклей. Ясно тебе?
- Предельно ясно. Но…
- В двадцать три ноль семь в приёмном отделении будет оставлена без присмотра открытая дверь. Смотри, не проспи.
- Служу Советскому Союзу! Но пасаран! Хайль Гитлер! – я вытянулся и вскинул руку в фашистском приветствии.
- Шут. – Сказал Бог и отключился. Телефон сразу стал играть в «змейку». Иногда мне кажется, что это черви ползают в мозгах и пожирают остатки разума.
- Это с кем ты тут разговариваешь? – услышал я за спиной голос санитара.
Только бы он не догадался, только бы…
- Я…а я роль разучиваю, господин гауптштурмфюрер. Для спектакля. Я там колодец играю. Фашистский.
Санитар, низколобый амбал, смотрел на меня долго и внимательно, пытаясь своим недоразвитым мозгом разоблачить мои коварные намерения, и обвинить в каком-нибудь грехе, типа онанизма, ревизионизма или экзистенциализма, чтобы пройтись по моим ляжкам куском резинового шланга, чтобы показать, кто здесь главный. Но главный-то по любому не он, а главврач, директор и завхоз, и потому санитар был неубедителен и скоро сдулся под моим доброжелательным взором невинного ягнёнка. Хотя так хотелось впечатать его в стену и протащить мордой по щербатому кафелю, а потом мордой в унитаз, чтобы знал, кто же на самом деле босс, кто из нас двоих на короткой ноге с самим Богом, но решил, что в смирительной рубашке и нашпигованный химией, я вряд ли доберусь в нужное время к приёмному отделению.
Я улыбнулся ещё шире.
Манию преследования я почти победил, теперь осталось побороть манию величия.

Думаю, неспроста я оказался в этой богадельне. Кем я был до этого? Я не помню, кем. Память играет со мной в странные игры. Иногда я не могу вспомнить, кто же на самом деле освобождал несчастных америкосов из вьетнамского плена – я или парень с фамилией известного поэта-педика. Бывает, что я вспоминаю до самых мелких подробностей получение мною Нобелевской премии «За работу по дискретной природе материи и в особенности за открытие седиментационного равновесия». Но это вряд ли. Хотя отлично помню, как набрался на банкете по этому поводу и меня забрали в вытрезвитель, когда я пытался взломать ларёк, чтобы полирнуть пивком. Вспоминаются так же романтические вечера с молоденькой когда-то Лола Бриджитой на острове Кахоолаве; и обоняние возвращает аромат тропических цветов, осязание – дуновение океанского бриза и персиковый бархат женского бедра, на котором лежит моя рука, вкус – волшебство пинаколады, манго и сладкого поцелуя, слух – бренчание гавайской гитары и пение птиц. Только зрение всё портит, упираясь в серые стены и «План эвакуации сумасшедших во время пожара и потопа». Да и шестое чувство подсказывает, что ничего этого не было.
Главное – я понимаю, что у меня случилась катастрофа в мозгу и не особо принимаю к сердцу эти видения. Но кем я был на самом деле – я не помню. Может, меня не было совсем, а вместо воспоминаний в меня напихали нарезку из новостей, голливудских бестселлеров и ток-шоу. Но так даже лучше – что наше прошлое? Цепочка воспоминаний. А у меня есть что вспомнить. Ну, кто из этих несчастных может похвастаться, что отхватил первое место за главную мужскую роль на фестивале порнофильмов ЭйВиЭн Адюльт или шёл в авангарде во время решающей баталии при Ватерлоо?
Единственное, что помню отчётливо из прошлой жизни – это радостный взгляд жены, когда я сказал, что я в опасности, что за мной следят, что мне придётся лет на тридцать укрыться в сумасшедшем доме. Вещи были собраны в пять минут, вызвано такси. Прощальный воздушный поцелуй вслед увозящей меня машине. И счастливая улыбка на лице.
- Не звони мне и не приходи, - инструктировал я её перед отъездом. - Они могут подслушивать разговоры или пустить за тобой хвост и выйти на меня. Они такие.
- Не переживай, я даже имя твоё забуду. Давай, поторопись. Такси уже ждёт.
- Будь счастлива.
- Несомненно.
Если она счастлива сейчас, значит, моя прежняя жизнь имела смысл. То, что я осчастливил хотя бы одного человека – уже повод гордиться собой.