Буран. 2. Сапоги

                Продолжение р-за Буран. 2 ч. Сапоги

   Кое-как расчистив дороги для продвижения населения на работу, солдаты двинулись к железной дороге. Там масса составов была занесена снегом. Под  вагонами тот же крепкий наст. Чтобы справиться с расчисткой железных дорог, пришлось привлечь на эти работы всё население и студентов. Морозы просто трещали от крепости. Стояли многие заводы и фабрики, были закрыты школы и ВУЗы. Произошла разморозка водопроводов и теплотрасс.

 Так как я тоже была работающей, меня так же мобилизовали на расчистку ж. д. Я попала помощницей в смену стрелочницы- рыхлой, полной Марии, что была одета, кажется, для работы на Северном полюсе- одни глаза сверкали за двумя вязаными пуховыми шалями поверх шапки-ушанки. Сверху шубы напялен нелепый длиннющий плащ с капюшоном, на ногах - валенки с галошами, на руках- шубёнки. При множестве кофточек и рейтузов ещё и ватные штаны...

  Работать с нею пришлось месяц. После того сильного бурана были бураны хоть и не столь крутыми, но дуло изрядно. Мороз, как всегда после бурана, стоял порядочный. Наш пост стоял на горе, где и в тёплые-то дни ветер пронимал до костей. Да и морозило не на шутку. Нам нужно было постоянно держать стрелки и рельсы голыми. И мы с Машей не разгибали спин все 12 часов. Заходили по очереди в будку, подкидывали уголёк в печурку, грели чай, перекусывали и снова на мороз, на ветер с мётлами и совками, с лопатами и железными кочережками, коими мы долбили спрессованный снег между стрелками. Часто пригождался и тяжёлый лом.

   Меж тем уголёк подавали на-гора исправно. Обогатительная фабрика работала на всю мощность, ибо топливо нужно было всей стране. Маневренные поезда только успевали отвозить вагоны на станцию, формируя длинные составы. Машинистам и помощникам тепло в кабине, а нам всю смену приходилось махать им флажками и фонарями, да знай, прочищать стрелки и пути. Спины были мокрыми от пота, лица разгорячёнными, а руки мёрзли даже в паре рукавиц. Ноги тоже мёрзли, ибо после выхода  из сторожки по сырому полу валенки смерзались до состояния ледышек. А уж как скользили! Того и гляди свалишься  под колёса «кукушки»- как называли маневренный толкач.

   В ту ночь наше дежурство было особенно загруженным.

- Маш, что это случилось? - Спрашивала я напарницу.- Чего это кукушки туда - сюда зачастили, нам даже чаю попить некогда?

- Конец месяца. Как всегда, план нагоняют, - отвечала напрочь закутанная мумией Маша. Двигалась она неуклюже и медленно. Машинист кукушки постоянно с неё посмеивался и поторапливал. Вынужденный останавливаться в ожидании перевода стрелки, он матом орал:

- Эй, клуша, твою мать! Долго ты там колупаться будешь, так- перетак? Молодку загоняла, а сама коровой пятишься, ёпрст!

  Пока она не даст сигнал рожком или фонарём, он не имеет права двигаться ни назад, ни вперёд. Один звуковой сигнал – вперёд, два- назад, три- стоять. Тоже самое и фонарём, только «стоять»  - круговые движения. Вперёд- горизонтально, назад – вертикально. Слуховой сигнал такой же, как и флажком- один, два, три - тревога- бесконечные гудки- любые:короткие, длинные, беспрерывные. Такой же набор и световых сигналов, только при остановке и авариях светишь красным фонарём. Фонари четырёхугольные, на аккумуляторах, с ручкой, стекло с одной стороны жёлтое, с др. торца красное.

Если вы идёте по ж.д. полотну и заметили какое-то повреждение или подозрителтьный предмет, а в руках у вас ничего нет, - просто машите руками круги, кричите беспрерывно а-а-а!.

Но у нас было всё!

  Мария много поручений давала мне, но я не на всё имела право. Хотя старалась, крутилась и часто нарушала инструкции - по незнанию. А они на ж.д. очень строги. Каждый очередной шаг я должна совершать только по распоряжению старшей стрелочницы. Я же лезла куда надо и не надо - просто хотелось быстрее управиться и не слушать упрёки машинистов. Маша явно медлила и меня это раздражало. А она говорила- на ж.д. торопиться да суетиться  нельзя! Тут всё по Инструкции.

  Маша терпела все  насмешки, хоть и возмущалась, мы ведь очень спешили не задерживать «кукушку». Все уже в мыле, голодные, с ногами-колодками. У Маши были запасные валенки, и ботинки, она-то забежит и переобуется в сухие и тёплые, а я-то всю смену в мокрых валенках.

  Я с трудом представляла работу стрелочницы без помощницы- как же они работают по одной? Это же немыслимо трудно и опасно! Особенно при плохой погоде.

   В эту спешку Маша после чая и обильного ужина еле двигалась. Только мы
прочистили стрелку, только она откинула баланс к себе, Гришка без сигнала вперед и двинул. Маша еле успела отпрыгнуть от стрелки, но зацепилась за крюк вагона своим длинным плащом и её затянуло под вагон. Я стою рядышком, тащу её назад, но куда мне справиться с  вагоном? Следом за ней и меня тянет.

   Её затянуло почти по пояс и покатило  кувыркать по стрелке.  Вся тяжесть гружёного вагона навалилась на ноги женщины. Она только кряхтит и стонет. Я красным фонарем нарезаю круги, тревожно сигналю в рожок, но ведь поезд не может мгновенно остановиться. Протащил женщину несколько метров. Я бегу к машинистам, ору "стоять!" Они поняли- что-то случилось, но аварийный тормоз в этом случае включать запрещено - человек под вагоном. Машинист и помощник выскочили белые как мел, давай вытаскивать Машу. Вытащить это грузное тело меж вагоном и стрелкой было непросто. Ботинки так и остались под вагоном. Вместе с ногами...

   Я побежала звонить диспетчеру. Мужики, кряхтя, еле занесли грузную потерпевшую в будку. Ботинки вместе с ногами Маши позже скинули под откос. Потом их подобрали родственники Маши и схоронили.

   А Маша молчит. Спокойная такая. Просто удивительно, что не орёт от боли. Ноги отрезало, а кровь почему-то не идёт…- удивляюсь я и приготовилась накладывать жгуты. И вижу все культи перемазанные в угольной пыли и в крови. Ошмётки кожи кровавыми лоскутами свисают на ватные брюки. Кровотеченние не произошло из-за шокового состояния пострадавшей, когда от страха сузились сосуды.

   Маша просит мужиков выйти.

- На двор хочу- шепчет она мне. Я тут же нашлась и подставила под её ягодицу большой совок. С перепугу она наложила полную посудину.

   Выбегаю выбрасывать  и на лесенке столкнулась с врачами, перемазав их содержимым совка. Как так получилось, что половина совка оказалась на них, до сих пор не пойму. Слишком быстро летела я и ещё быстрее поднимались вверх врачи. Двое верзил меня отматерили, конечно,  сняли свои белые халаты и выбросили через перила лесенки. Особо чиститься им не пришлось и запах долго был стойкий. В сторожку меня тоже не пустили и я осталась на ветру.

   Машу на носилках унесли. До утра  являлось начальство и меня терзали вопросами и допросами, каждый требовал писать объяснительную, а у меня всё трясется, говорить не могу, не то что писать. Отнекиваюсь. Меня забрали с собою в диспетчерскую, напоили валерьянкой и заставили-таки писать объяснительные. Так я впервые узнала, сколько у нас мужчин - начальников и как каждый из них старался избежать ответственности.

   Накануне, до приезда «скорой» Маша переговорила  с машинистом и он упросил её не говорить никому, что поехал без сигнала.

- Маш, посадят меня, Маш, твою мать!  Ноги тебе всё равно не вернуть, а мои дети на что жить будут?- плакал он перед нею.- Я те помогать буду, Маш. Не говори, а, Маш…

- Ладно, чёрт с тобою, не скажу! И ты промолчи!- спокойно пропела мне Маша

   Пострадавшая была в шоковом состоянии, боли не чувствовала, спокойно говорила, давала мне распоряжения, просила передать её сапоги дочери.

- Ты их возьми с собою домой, а то тут кабы их не спёрли. Потом моей дочери передашь.

   Врачам первым делом нужно было привести её в нормальное состояние, чтоб она почувствовала боль, т. е. вывести из состояния шока. Началась серия уколов и пр. манипуляций, тогда-то меня, бледную как снег, и выгнали из сторожки на ветер.

   Еле живая от пережитого я приплелась домой. Позже узнала, что Машу оперировали, одна нога ампутирована выше колена, а второе колено удалось собрать по косточкам и сохранить.

   Когда она пришла в себя и стали вести следствие, то Маша забыла, что обещала Гришке и сказала правду- мол, еле успела отскочить от стрелки, как он поехал без сигнала. Хотя во всём виновата её кулёмость – куда столько одёжек пялить на себя? Такой длинный плащ носить не положено по любой инструкции и технике безопасности!

  Меня долго терзали: был сигнал или нет?  Я сказала не помню, кажется был. А может и не был, не до того было, испугалась, мол, не помню. Пожалела Гришку- четверо детей у вдовца, мать старая и сестра- инвалидка. Он один всех тянет.  Ну, в подробности вдаваться не стали, там тоже знали про положение Гришки. От суда спасли матершинника.

   Я несколько раз приезжала в далёкую больницу к Маше. Привезла её сапоги и боялась ей отдать. Это же будет такая душевная травма! Попросила няньку передать сапоги дочери Маши. Нянька то ли сама их к рукам прибрала, то ли вправду их у неё украли, но в результате осталась виноватой я: Маша всем приходящим сослуживцам объявила, что я сапоги её «нагло спёрла». Было очень стыдно. Раз я их потеряла, то  купила новые. Маша раздраженно отказалась их принять:

- Мне мои нужны, кожаные, а не эта дешёвка!- Она  кинула мне их вслед Хотя я всю шахтёрскую получку мужа угрохала на добротные тёплые сапоги нужного размера. Заплакала и ушла. Я плакала не столь от обиды и несправедливого обвинения в воровстве, сколько от жалости к безногой женщине. Наверное, это реакция инвалида, ищущего хоть какую-то заценку, чтобы отомстить кому-нибудь за своё уродство. Вот, мол, она была рядом, осталась с ногами, теперь тычет мне новые, никогда ненужные мне сапоги. Искры зла так и метались в её зеленых глазах. Пусть, мол, и ей будет больно! Что ж, если ей легче от этой мести- пусть!

   Я же подобную реакцию предвидела, когда везла её сапоги для дочери. Но вторично передавать их через третьих лиц не рискнула.

- Господи, прости её и пошли ей терпение!- прошептала я, оказавшись за дверьми палаты.

   На улице вовсю сияло солнце. О чем-то чирикали воробьи. На столбе фонаря на них каркнула ворона. Ручьи давно высохли. От былых сугробов  и буранов не осталось и следа…

                19.01.2011г.