На берегу разлуки. Разорванный венок сонетов

              Памяти любимого брата

            1

Осенний лес - пронзительная ясность.
Осенний лес - закат цветов и трав.
Так на мою младенческую праздность,
как белый иней, выпал первый страх

о том, что ничего не повторится...
Пусть в этот лес опять придёт весна,
друзья мои! Смотрите, в небе птица
крылами вырезает письмена

о том, что ничего не повторится:
ни шум листвы, ни этот чудный миг -
с ладони выдуть пепел иван-чая.

О том, что ничего не повторится,
с болотной кочки плачется кулик,
восходит плач, осенний лес качая.


             2

Восходит плач, осенний лес качая.
Но грозовыми тучами в судьбе,
скорбь затмевает светлые печали,
едва лишь сердцем прикоснусь к тебе.

Мерещится: в лесу, в ложбинах мглистых,
в осиннике - куда ни погляди,-
любимый брат, твою ли кровь на листьях,
осенние не могут смыть дожди.

Что знали мы о нашем счастье толком?
Как в омуте речном, лежит во мне
скрещенье рук твоих холодных, бледных.

Есть кладбище глухое за посёлком...
Где куст рябины клонится к земле,
я положу букет цветов последних.


             3

Я положу букет цветов последних -
для мира горнего письмо без слов.
Я словно бы таинственный посредник
живущих и летящих в область снов.

Тропа через овраг к посёлку вьётся.
В угасшем небе вышло две звезды.
Вдруг хрустнет ветка - сердце оборвётся:
а может, ты так смотришь с высоты?

Я одинок, и нет мне большей кары
за крик во мглу: к чему и кровь, и кость,
уже всё человечество на сломе...

Когда по улицам бренчат гитары,
что всё пройдёт: и горе, и любовь,
я плотно окна закрываю в доме.


             4

Я плотно окна закрываю в доме -
свою тоску любимую беречь,-
когда родного голоса знакомей,
вздыхает о зиме пустая печь.

Уже студёны небеса, и скоро
в лесу завалит снегом тропы все.
Я, может, по морозцу трону в город,
богемных попроведовать друзей.

Пусть в душных банях пляшут зимогоры!
и скинет им высокая звезда
лучистый свет на потные оконца.

Но будет день, и древние просторы
сердца бродяжьи позовут туда,
где Русь в веках оплакивает солнце.


              5

Где Русь в веках оплакивает солнце,
ещё дымится кровь, ворон маня;
ещё стрела в живую грудь несется;
змея таится в черепе коня.

Любой дорогой проходи по свету,
пусть мысль ясна и велики шаги,
но боль святая нищенкой по следу
пойдёт с тобой до гробовой доски,

когда родился русским человеком!
Мне близко этой нищенки лицо:
оно хранит морщины золотые.

Я каждый день, прощаясь с жутким веком,
у дома поднимаюсь на крыльцо
церквей увидеть купола пустые.


               6

Церквей увидеть купола пустые
и главное решить в своей судьбе -
Я молодость и жизнь, и смерть, Россия,
как долг сыновний отдаю тебе!

Людей встречая демонски весёлых -
пусть обзовут бродягой,- я стерплю.
В твоих лесах есть крошечный посёлок,
я там родился, я его люблю.

Когда всю землю сковывает холод,
руками кедров вековых тайга
его качает мягче колыбели...

Пусть я всё бросил и уехал в город,
есть ещё время песни петь, пока
пеньковую верёвку вьют метели.



               7

Пеньковую верёвку вьют метели -
ночные стражи, но свободен сон.
И снится мне: в болотах вязнут ели,
в петле реки лугов смолкает звон.

А я один по каменной тропинке
взбираюсь в свите мух на горб гольца,-
как божия коровка по травинке,-
туда, где солнцу в небе нет конца!

И с каждым шагом всё страшней и легче
мне дышится, уже редеет лес,
уже ни признака былого изобилья

кустов, цветов, исчез последний леший
за мёртвым камнем. Так чего ж я лез?
Встать на краю скалы, расправив крылья!


               8

Встать на краю скалы, расправив крылья –
последняя, быть может, радость мне
в родном краю, где буду, есть и был я
и вечностью, и перышком в огне.

Оленей стадо бродит у подножья
седых гольцов, шумит кедровый лес.
И хочется на это бездорожье
мне ястребом глядеть из-под небес!

И с каждым взмахом подниматься выше,
парить меж туч и уменьшать спираль,
чтоб только точка крошечная в небе,

в кой клюв и когти... Но не выйдет, иже
и у желудка есть своя печаль –
воспоминанье о насущном хлебе.


             9

Воспоминанье о насущном хлебе
с сохой в поля меня не занесёт.
Ведь я – поэт! Что может быть нелепей
в век лопнувших космических высот.

Но пусть цветами прорастают песни
в тайге души среди глухих камней.
Ведь я  -  поэт, что может быть чудесней:
открыто, ярко жить по сердцу мне!

Монахам – кельи. Знайте, человеки:
я мозг свечёй в мирскую ночь оплавлю.
Но в смертной судороге корчась и сипя,

пред тем, как пятаки мои остудят веки,
за всё хорошее – я Господа прославлю!
За всё  плохое – прокляну себя!


             10

За всё плохое прокляну себя.
(О глаз сирень, упавшая в колени!)
За то, что жить не плача, не любя
порой умел; за то, что лист осенний

я гнал метлой с проулков сентября
сжигать под тополем в глубокой яме;
за то, что письма шлю так редко маме
с тех пор как с нами больше нет тебя...

За то, что пью как пьяница, и мучусь
кошмарным сном: в капкан попал олень,
червяк слезы ползёт по серой морде.

Невыносима созерцанья участь;
я миг, я вечность, я судьба, я пень –
янтарь смолы делите, и не спорьте.


             11

Янтарь смолы делите, и не спорьте,
кровь всё на свете превратит в золу.
Пока болит - любите, плачьте, пойте!
Пока костьми не погрузились в мглу

и гимн шмели над вами не гудели
в траве густой, пока по нраву шизь -
безумствуйте! В лесу дремучем ели
иголками дрожат за вашу жизнь!

А я смотрю на мир зрачком младенца,
рожденного в пастушьей конуре,
и горечь грёз тяну со дна бокала.

И тем уже счастливый, что не деться
от города на ясной Ангаре,
как Ангаре не деться от Байкала.


              12

Как Ангаре не деться от Байкала?
Уж бледный месяц раздевает ночь
и клонит в сон... Чу! Чаек услыхала:
"Старик-то наш задумал сплавить дочь,

зря ль пир во всю Сибирь! Да против воли
девицу отдадут за Иркута -
батыр из здешних". Молниями боли
вонзились в сердце Ангары тогда!

Бежать! Пусть камень вслед, пусть слёзы
седой отец прольёт на суд веков.
Бежать! И станет Енисей судьбою,

когда развяжет голубые косы
кремнистыми руками берегов;
сей мир затмив, он спрячет под собою.
 

 
                13

Сей мир затмив, он спрячет под собою,
как под ладонью муравья,- извечный рок.
Жизнь – это воронье на поле боя?
Смерть – яблони вдоль облачных дорог?

Не сдвинуть той ладони, не измерить,
как не узнать – ещё или уже
таится  Гамлет, обитают звери
в дремучей человеческой душе.

Наш путь сквозь явь и мглу, и пусть похожи
на вдруг упавшую с небес звезду –
слеза в излуке губ и сердце в пятке.

Когда с ружьём  навстречу день погожий,
мы помним: чуя шкурами беду,
и тигры в ночь уходят без оглядки.


               14


И тигры в ночь уходят без оглядки.
Реви в простывший след, реви, луна!
Рви в небесах лучей седые прядки
над омутом лесов, не зная сна.

Любимейшие звери! В этом мире
я сам себя приму таким, как есть,
пока хоть двум из вас в таёжной шири
живые рёбра согревает шерсть.

Пока в провалы глаз войдя без страха,
как в чёрных дыр космическую глубь,-
души свеченье вывернешь наружу!

Там мозг от сердца не отделит плаха,
там листопад измен – слиянье губ,
там Млечный Путь родной улыбки уже.
 
.