Сион. Часть 2

И одумавшись под плетью престолы опрокинули,
Погнали в шею Дмитриев лукавых,
Пожарского и Минина вооружённые заставы.
Соборно выбрали над царством править дом Романовых,
Поклявшись верностью, во славу Рима третьего служить,
Как древний род Иакова потомкам праведным Давида.
И уложение скрепило клятву уверением перстней,
Приложенных к исписанной чернилами бумаге. 
Удалых казаков на конях быстрые ватаги,
Боярских сыновей смиряя спесь,
Желали видеть скипетр и шар державы
В руке ответвья Калиты.
Обычной славы здесь лесть и подкуп не могли пожать.
Под страхом клятвы отлученья – высшей казни,
Ступил к престолу Михаил Романов старший.
По тучным пастбищам водил
Всевышний промысел его рукой стада.
И в час полуденного зноя,
У вод прохладных водопоя,
В тени зелёных рощ хранил свою красу.
От солнца вешний тёплый луч
Благословлял лугам подарки жизни.
Полей обширных мурава не раз слагала
Покрывало, с себя, пестрящее цветов;
Текли года и был готов в свой срок
Венчаться шапкой Мономаха Великий Пётр
И возмог – вошла в историю строка – двадцатилетняя война:
Прорублено окно в Европу.
Хотя за многие грехи холопа и царя немало полегло народу.
Прибрав их тел недолгодневный прах в себя,
Но было так угодно Богу,
Империей в устах чужих народов назвалась Русская Земля.
Восток приветствовал,
Поклоном низким, на Камчатских сопках,
Стопы российского пришельца.
Сибирь свои богатства раскрывала для казны.
Урал военных руд восполнил недостаток.
И только жизни краткой приспевший для Петра конец
Лишил, до времени, владений на Аляске
Державы необъятной интерес.
Немало славных дал сражений,
По русски пламенный солдатский дух,
В правление Екатерины.
В Европе поднимался мрачных туч
И рос свирепый шторм.
Безмерной гордостью страдая,
И кары красными рубцами налагая,
Бич смрадного нечестия Наполеон,
Громил, топтал и рвал играя лоскутный холст.
Вознёсся до небес умом,
Древнейшую из истин забывая:
Не может вознести себя топор,
Но сильная рука его взвивая опускает
На осуждённые, на плахе, выи, как позор
В пример и назидание другим.
В умах отечества “светлейшей” Просвещением элиты
Клубился “фрацуа-порфюм” приятный дым.
Как удивлялись, прославляли,
Слагали и поэмы, и стихи.
И наконец, нежданно и нагадано дождались.
Манер тончайших чужеземные полки
Зорили, грабили, сквернили и святотатством не гнушались.
И только бородинский вал немного отрезвил французского Мамая.
Москва сгорела, но собой во след зажгла,
Непобедимой армии, месть гнева за обиду кровную народа,
Вилами и лопатой бившего врага.
Загнали в логово, столкнули вниз с высокого престола.
И на унылом острове несчастный дух отдал,
Познав на деле тщетность и погибель противленья.
Народ же русский ликовал не только о победе тленной,
Но более о сохранении, дающей славу и живящей веры.
Как небесною расой омылись горестной войной,
От липкой грязи чужестранного ума.
Возжгли лампады, свечи.
Громкая молва о русской рати шла через года,
Страша высокой мышцей иноземца.
Сменялся трон, десятилетья улетали как стрела.
Всё забывается с порой.
Дурман трава в средине восемнадцатого века вновь взошла.
Всевышний промысел осуществлял свой план,
Имевший отражение в минувшем веке древнем -
За Манассии тяжкий грех отвергнут был престол Давида,
До дней, в которые воссел и Бог и Человек, над царством всех царей.
Презрели вновь святой елей.
Плотским последовав хотениям померкли звёзды, очи смежила луна.   
Светило знойное взамен, дающего всему живому жизнь тепла,
Палило души языками жаркого сукна, полотняного кумача.
Возненавидели гробОвой завистью, погнали, развенчали,
Сослали и убили плоть последнего царя.
И утонули в своей крови.
Гражданская война.
Иосиф бил соратников, губил, за зло воздал и сам не зная.
И до сих пор несёте вы отцов ужасный грех.
Дешёвых перезвон монет влечет как гулкий стон-набата.
Как все быстры чтоб проливать детей невинных кровь.
Откройте очи, взгляните под ноги.
Там ада отверзла ночь,
                с клыками рвущими, клокочущую пламенем,
                губительную пасть.
Не думай, что ТАМ ест огонь и червь. Там страсть.
Все муки нарисованы для нашего воображенья.
Страдать ты будешь сам собою, проиграв незримое сраженье.
Смотрите и подумайте.
 - Любимы вы народами чужими?
Не вызывает ли у них один лишь звук от имя вашего
                глухое злобное рычанье.
Один, скрываемый от глаз, трясущий страх,
Перед стеной высокой цитадели здания их держит.
Но они влагают в древо связей глыб термитов, чтобы разрушить изнутри,
                потом войти и властвовать без меры.
Они сгорели в совести, все лицемеры.
Не знают норм морали, не имеют чести.
Тяжёлые доспехи, сверкающий на солнце меч они не могут видеть:
Противовесный исполин страшит.
Но даже сильных валит с ног обильный хмель.
У вас за морем нет в союзниках друзей.
Поверь народ и власть. Срослись годами в одно тело.
Не губите дух.
От трупа много ли добра?
Одно злосмрадие и разложение в труху и прах.
Так провело перо с чернилом
По белому листу души стучащей.
Я полагаю гусли, горько плачу.
Передо мной высокий склон поросших гор,
Сокрывший за собой сияние великой славы.
Упавший наземь, спящий, седой годами, охмелевший от вина Сион.
Не вижу, только слышу взмахи.
Я слышу клёкот, звук гортанный.
Он возвращается позвать на званый пир горящее сияние
                снегов тысячелетних гор вершин”.
Но прежде будет стон и вопль.
Скорбей печальных вновь удар опередил.