Княжич

               
                Святому Страстотерпцу Алексию Романову


Истлевшие останки революций
Сметает в кучу похмелённый дворник.
На чердаке, не зная конституций,
От тифа умирает беспризорник.
И голосом, болезнью воспалённым,
Как песней обезумевшей России,
Он бредит, умоляя дядю в чёрном,
Чтоб хоть немного птичку покормили:

О, Боженька! Хорошенький!
Возьми мою копеечку,
И дай мне хлеба крошечку,
Умрёт ведь канареечка
Подарок мой от папеньки,
И клетка золочённая,
А нынче кенор слабенький,
Дай хлебушка мочёного!

Усадьба, почерневшая от горя,
И дохлый  кенор в клетке с позолотой,
И конюх патрулирует в дозоре,
С мандатом, занят новою работой.
В бреду от тифа княжичь умирает,
Отцовский Дом в виденьях вспоминая,
И конюха мальчонок умоляет,
Конечно же, его не узнавая.

О, Боженька! Хорошенький!
Возьми мою копеечку,
И дай мне хлеба крошечку,
Умрёт ведь канареечка
Подарок мой от папеньки,
И клетка золочённая,
А нынче кенор слабенький,
Дай хлебушка мочёного!

Тот, память напрягая неумело,
Признал в мальчонке царскую вражину,
Уверенно, по-пролетарски смело
Рукой затвора оттянул пружину…
России плачь в мальчишке беспризорном,
Где, не родившись, умерли надежды.
Угрюмый строй... Шагают люди в чёрном...
И не носить им Белые Одежды!