Институт

                Пласты памяти.

Работа над неопубликованными рукописями папы невольно подтолкнула меня к размышлениям, воспоминаниям, встречам с писателями, журналистами, работниками культуры. И через несколько месяцев вдруг для себя я сделал открытие: - оказывается, энергия накапливается в прошлом и возвращается к нам из прошлого. Как нефтяники и газовики добывают из различных пластов земли накопленную в далеком прошлом солнечную энергию в виде энергоносителей, так и человек может черпать энергию из различных пластов своей памяти. Если мы в различные периоды своей жизни отдаем хоть чуть-чуть часть своего тепла и души родным, близким, коллегам и даже незнакомым людям, через многие годы это тепло возвращается к нам в многократном размере. И даже энергия родителей из совсем далекого прошлого может возвращаться к нам. И эта энергия из прошлого помогает нам жить, дает нам силы преодолевать препятствия в нашей трудной жизни, дает внутренние силы.

                Салаги.

Этим летом у нас состоялась в Казани встреча выпускников КАИ радиотехнического факультета после 35 лет окончания института. Эта встреча оставила в памяти незабываемые впечатления, ведь из нашего выпуска вышли такие известные не только в Татарстане люди, как Альберт Шигабутдинов – генеральный директор ОАО ТАИФ, секретарь совета безопасности РТ генерал-лейтенант Власов, да и все мы состоялись как люди, как личности, как специалисты. Больше всего из встречи запомнился короткий эпизод. Собрались мы возле 5 здания КАИ на площади Свободы и пешком по ул. К.Маркса пошли в сторону 1 здания КАИ. Навстречу нам попалась почти такая же большая, как наша, группа бывших студентов КАИ. Они нам крикнули: «Вы какой юбилей отмечаете?» Наши крикнули – 35лет! Они нам весело и задорно крикнули: «А мы 50. Салаги!» И мы, 60летние салаги, невольно позавидовали задору и энергии этих 75летних молодых духом КАИстов. Нам бы так сохраниться и такой же большой группой собраться через 15 лет.
Во время встречи и после нее нахлынули воспоминания, как мы учились, как закалялись характеры. Конечно же, энергия студенческих лет, накопленная в нашей памяти, помогала и будет помогать нам преодолевать жизненные трудности, оставаться людьми, не позволяет нам зазнаваться.
Несколько эпизодов из студенческой жизни я записал после приезда домой, может, кому то из читателей мои воспоминания напомнят свои великолепные студенческие годы.

                Гранит науки

В конце июля 1970 года я помахал рукой маме, которая выглядывала из окна роддома с только что родившимся моим младшим братом на руках – пятым ребенком в семье, и поехал поступать в Казанский авиационный институт (КАИ). Вступительные экзамены дались нелегко, и я, круглый отличник и победитель городских олимпиад, набрал только 12 баллов на трех экзаменах. Проходной балл был равен как раз 12, и я вместе с двумя выпускниками нашей 14 школы-Котиным Анатолием и Раей Лябибовой – тоже отличниками – был зачислен. Но перед этим было собеседование с каждым кандидатом на зачисление по отдельности. Со мной беседовал зам. декана Константинов А.А. из кафедры высшей математики, задавал какие-то житейские вопросы. На следующий день наш курс собрали в большой аудитории и начали нам представлять назначенных старост группы. Когда очередь дошла до 9-й группы, я начал крутить головой, чтобы увидеть своего старосту, вдруг назвали мою фамилию. Не сразу, я встал, и тут же ко мне стали подтягиваться студенты моей группы. Они стали у меня спрашивать место в общежитии. Я растерянно начал записывать фамилии, потом мы пошли в деканат просить места в общежитии. Так началась моя студенческая жизнь старосты. Зачем Константинов выбрал меня? Ведь в группе были более энергичные ребята. Приходилось ходить  на все лекции, ведь староста вел табель посещений лекций, который еженедельно сдавался в деканат и учитывался при распределении стипендий и мест в общежитие. Всем ставить галочки  в табеле было опасно, нередко проводились внезапные переклички. Но и отмечать всех прогульщиков тоже не хотелось, ведь за несколько пропусков они могли лишиться стипендии. Конечно, я ни разу не довел своих одногруппников до наказания, старался, чтобы количество пропусков лекций ни у кого не достигло критического числа. Надо сказать, злостных прогульщиков и не было. Обязанностью старосты было также ежемесячное получение стипендии на всю группу в институтской кассе. Меня никто не охранял, после занятий я выстаивал очередь в кассу, и  с большой суммой денег в кармане шел в общежитие. Иногда по несколько дней я ходил с этими деньгами, особенно, если впереди были выходные или праздники. Ни разу за пять с половиной лет ни копейки не пропало.
Учиться было трудно, особенно на первых двух курсах. Если в школе я был в учебе первым и не знал, что такое получить четверку, то здесь я узнал, что такое тройка по таким предметам, как теоретическая механика, аналитическая геометрия, и даже был рад тройке, иначе прощай стипендия, прощай место в общежитии. Обычная стипендия в КАИ была 45 рублей, это хватало на еду, трамвай, тетради, ручки. Если было место в общежитии и какая то одежда, на стипендию можно было учиться, ведь на еду в столовой в день мы тратили рубль: 20 копеек на завтрак, обед стоил 50 копеек, на ужин в общежитской столовой мы тратили копеек 30. Иногда мы позволяли себе пообедать в доме Кекина на целый рубль. Проезд в трамвае стоил 3 копейки. Можно было даже пару раз в месяц сходить в кино. Но столовская еда есть столовская еда, ближе к ночи почему то всегда хотелось есть. У кого не было места в общежитии, снимали квартиру рублей за пятнадцать, стипендии уже не хватало, к тому же, у кого не было место в общежитии, зачастую не было и стипендии.  За несколько троек за семестр можно было лишиться и того и другого. Стимул грызть гранит науки был колоссальный. Если кто на сессии получал двойку и два-три раза не смог пересдать, отчислялись немилосердно и безжалостно. Преподавательский состав был очень сильный и авторитетный. Подкупить преподавателей было невозможно, об этом никто и подумать даже не мог. Все контрольные, курсовые работы приходилось делать самому, просиживать в библиотеках, интернета тогда не было, не было даже понятия, что значит купить контрольную работу. Конечно, мы друг другу помогали советами, некоторые в общежитии даже по дружбе делали друзьям какие то работы, но не за деньги. Сейчас, когда всем правят деньги, покупаются и продаются все контрольные и курсовые работы, и даже экзамены, вплоть до дипломов. Это ведет не только к деградации образования, но и к деградации человека как личности. Деньги не дают внутреннюю силу, деньги дают только ощущение силы. И при серьезных жизненных ситуациях человек, купивший образование, не воспитавший в себе внутренний стержень, может, на мой взгляд, сломаться. Но это лишь лирическое отступление.
На первом курсе я со своим другом Геной Павловым из Бугульмы записался в городскую парашютную секцию, но больше двух занятий мы посетить не смогли, не хватало времени, можно было лишиться стипендии.
По физкультуре можно было по выбору студента записаться на спортивную гимнастику, лыжи, лекую атлетику, тяжелую атлетику, волейбол, наверное, еще какие-то секции были, сейчас не помню. Занятия по физкультуре вели известные в прошлом спортсмены. Я записался на тяжелую атлетику, нас тренировал преподаватель Солдатов, входивший в свое время в первую шестерку сильнейших тяжелоатлетов-тяжеловесов страны вслед за Юрием Власовым и Леонидом Жаботинским. Он научил нас держать спину при поднятии тяжестей, что мне здорово помогло не сорвать спину в дальнейшем при разгрузках вагонов, в стройотрядах и шабашках.

                Общага.

Наше 5 общежитие КАИ находится как раз напротив старинного Арского кладбища, где похоронены такие знаменитые люди, как великий математик Лобачевский, знаменитый авиаконструктор Петляков, сын Сталина Василий Джугашвили (недавно его прах тайно перезахоронили в Москве), и др., за кладбищем – река Казанка, куда весной через кладбище мы с конспектами лекций ходили загорать, а осенью, иногда, когда очень хотелось есть, мы незаметно руками откапывали несколько клубней картофеля, который казанцы высаживали за кладбищем, и жарили на маргарине на общей кухне общежития. На запах жареной картошки из всех комнат подтягивались на кухню вечно голодные студенты, все норовили попробовать, давали разные советы, как жарить, но полсковородки все же удавалось донести до комнаты, если по две – три ложки картошки с черным хлебом всем в комнате доставалось, было замечательно
В нашей 535 комнате 5 общежития КАИ зачастую жили до десяти человек в пятиместной комнате, собирались все бездомные студенты группы, кому нечем было заплатить за квартиру. Спали на столе, на досках кульмана. Все праздники мы отмечали в нашей комнате, куда собирались и многие коренные Казанские студенты. У нас было весело, был магнитофон, гитара, фотоаппарат. На первом этаже в актовом зале по воскресениям устраивались танцы, проводились новогодние праздники. Также на первом этаже была студенческая дешевая столовая. В подвале был душ и прачечная, где были несколько металлических тазиков на скамейках и краники с горячей и холодной водой. В душе были мужские и женские дни. Надо сказать, в общежитии на каких-то этажах жили только девушки, на каких-то только юноши. На весь этаж по концам длинного-длинного коридора был туалетные и умывальные комнаты.
  Вахтеров по вечерам, по ночам и по праздникам не было, дежурили сами студенты по очереди, запрещалось пропускать посторонних, кто проходил, оставлял у дежурного документ с записью в журнале посещений. За порядком следил студсовет, который выбирался из старшекурсников. Если дежурный студент плохо дежурил, студсовет мог вынести решение о выселении из общежития. Помню, как один студент младших курсов решил через дверь душа подсмотреть, как моются девушки, девушки его заметили и пожаловались председателю студсовета. Бедняжку выгнали из общежития, а ведь ему только хотелось посмотреть. Нам, конечно, тоже хотелось, но как-то держались.
Посреди каждого этажа был небольшой вестибюльчик с небольшим черно-белым ламповым телевизором и с креслами. В комнатах телевизоров не было, ведь тогда переносные телевизоры еще только-только осваивались промышленностью, их не было в продаже, да и денег у нас не было. Помню, знаменитую хоккейную суперсерию 1972 года наших с канадцами смотрели всем этажом, некоторые вставали на стулья из задних рядов, чтобы хоть что-то увидеть, как радостно орали, когда наши забивали. Помню эстрадные передачи, особенно почему-то запомнились Валентина Толкунова и Лев Лещенко – такие красивые и молодые, талантливые и лучезарные. Они у меня все время ассоциируются с 5 общежитием.
На 3-ем или 4-ом курсах нас перевели во вновь построенное 6 общежитие КАИ на Товарищеской, там планировка уже квартирного типа, на двух и трехместную комнату свой душ и туалет, на несколько комнат – просторный вестибюль с телевизором, комната для учебы, кухня. Комфот вырос на порядок, но дух общежития исчез. Почему-то интереснее и веселее было в 5 общаге.

                Вагоны, селедка и как «из этой бочки наливали»

Стипендии хватало на еду. Но ведь нужно было еще покупать одежду и обувь. Первый костюм в своей жизни я смог купить только после первого курса. Нужны были еще и ботинки, а самой большой моей мечтой было купить хороший фотоаппарат. В «Детском мире» в отделе фототоваров иногда появлялись в продаже фотоаппарпаты «Киев-4» по 90 рублей. Это были огромные деньги. На втором курсе я все таки осуществил свою мечту, а пальто купил уже на третьем курсе. Все началось с вагонов. Вернее, с их разгрузки. Я на всю жизнь запомнил свой первый вагон. Вместе с друзьями-одногруппниками из нашей комнаты мы поехали по наводке старшекурсников на завод резино-технических изделий РТИ (нынешний ЗАО КВАРТ), и нам повезло, подъехал вагон с сырым каучуком, который нужно было перегрузить в кузов автомобилей. Тюки с каучуком весили по 80кГ, мы весили максимум по 60кГ, вагон был 60тонный, по качающейся доске мы полдня выгружали тюки в грузовые автомобили, которые куда-то отъезжали, подьезжали другие, опять перекидывалась доска. Устали неимоверно, хотелось все бросить, черт с ними, с деньгами. Но характер уже начинал закаляться, мы выдержали. В перерыве между автомобилями мы зашли из любопытства в помещение с огромной куполообразной крышей, как в обсерватории, под куполом висели большие надутые шары-зонды, наверное, они проходили испытания, на полу был толстый слой белого порошка-талька, в котором хранились резиновые изделия – большие и маленькие шары-зонды, совсем маленькие изделия вроде детских надувных шариков.  Несколько штук мы сунули в карман. Когда вернулись в общежитие, мы высыпали их из карманов и легли отдохнуть. А один студент нашел этим изделиям применение: он наливал туда ведро воды, высовывался из окна нашей комнаты на пятом этаже, и, когда приближались прохожие девушки, выпускал изделие из рук. Ведро воды в резиновой оболочке взрывалось у девушек под ногами, визг был громким. Так были использованы, как позже мы догадались, первые советские презервативы.
За этот вагон нам на следующий день заплатили 60рублей (рубль за тонну) на 6 человек, по 10 рублей мы заработали за полдня, гордость нас переполняла.
Дальше какие только вагоны мы не разгружали. Был вагон с замороженными коровьими тушами, разрубленными пополам. Туши были скользкими, холодными, очень тяжелыми. С ног до головы измазались в коровьем жире, подскалзывались, падали, но разгружали. Оттуда ничего в карманах не унесли, уж очень крупные были полкоровы. Больше всего нравилось разгружать фрукты: виноград, яблоки. Мы наедались до отвала, и могли еще в карманах унести в общежитие. Где то, если я не ошибаюсь, возле компрессорного завода был огромный продовольственный склад с гигантскими холодильниками-складами. В разных складах поддерживалась разная отрицательная температура, и минус 5 градусов, и минус 10 градусов, и минус 20 градусов. К этим складам заезжали поезда с вагонами-холодильниками. Их разгружать было неинтересно. Во первых, они были 30тонными, за них платили всего 30 рублей за вагон. Во вторых, постоянное хождение из плюсовой температуры в минусовую вело к простудам, в третьих, несешь коробку, например, с венгерскими индейками, возле тебя идут несколько членов комиссии и пересчитывают и записывают этих индеек, и еще просят идти медленнее. А спина то не железная, хочется разгружать быстрее.
Но больше всех запомнился вагон с селедками. 60тонный вагон был доверху в 5 рядов загружен большими деревянными боками, стянутыми металлическим обручем. Один из нас залезал повыше и сбрасывал бочку на пол вагона. При падении с 3-х метровой высоты бочка на долю секунды деформировалась, доски расходились, и из всех щелей били струи рассола. С нас стекал этот рассол, и волосы, и одежда насквозь пропитались рассолом. Дальше упавшую бочку мы катили до места разгрузки. Работу закончили ночью, еле успели на последний трамвай. От нас на километр пахло рассолом, за пояс мы насовали селедку без всякой упаковки, (через проходную в руках ничего нельзя было пронести. Под одеждой не проверяли), мы насквозь были мокрые. Мокрые, но счастливые. Один из нас ночью сбегал через кладбище на берег Казанки за картошкой. Ничего вкуснее той селедки с картошкой и черным хлебом мы не ели. Мы сами наелись, и сонных голодных студентов, высыпавших из своих комнат на запах картошки с селедкой, накормили. Кое как отмылись в душе, с утра пошли на лекцию, но запах селедки от нас кончился только через неделю. Что мы сделали с одеждой, не помню. По моему, кое как отстирали.
Как то разгружали на казанском пивзаводе пустые бутылки. Они были загружены в вагоне почти до потолка рядами горлышками в одну сторону. Наша задача была уложить их в ящики и отнести ящики на склад. Работа была не тяжелая, но очень длительная – один вагон мы разгружали два дня. Растопыренные вперед пальцы обеих рук мы засовывали в горлышки лежащих рядами бутылок, одним движением доставали и опускали в ящик сразу 10 бутылок. Два движения – и ящик полный. Некоторые горлышки были со сколами, поэтому наши пальцы кровоточили. Но это были мелочи. С собой у нас была 9-ти литровая пустая пластиковая канистра, и когда в конце дня нас спросили: - ребята, вам чего?, Мы, показав на канистру, сказали: - нам пива бы. И вот мы идем вдоль ряда бочек с пивом, и работник склада бормочет: - так, из этой бочки брали, из этой бочки тоже брали. Ага, вот из этой не брали. Нам наливают почти полную канистру пива, на наших глазах зачерпывают из ближайшей лужи ведро воды, заливают в бочку и закупоривают ее. Мы, конечно, были шокированы, но зато вечером в общаге пили неразбавленное пиво, может быть, впервые в жизни. Всё что пили до этого, я думаю, неоднократно было разбавлено. На следующий день мы закончили разгрузку вагона, и опять у нас была с собой пустая канистра. А пиво было качественное.
                Домский собор

Впервые в жизни у меня захватило дух в Домском соборе. Было это летом 1973-его года. Мы, студенты радиотехнического факультета Казанского авиационного института, проходили двухмесячную производственную практику в самой столице Латвии – Риге.  Побережье Балтийского моря, прекрасные пляжи, чешское пиво, Юрмала, узкие улочки Риги, узкоколейные трамваи - все это было чудо. Семидесятые годы – яркие, солнечные годы, и из них эти два месяца были одними из самых ярких, незабываемых. Жили мы в общежитии. Приняли нас рижане радушно, гостеприимно. Проходили мы практику в Рижском научно иссследовательском институте «Микроприбор». Я со своим напарником занимался измерением параметров советской микросхемы – операционного усилителя, и сравнивал их с параметрами американского аналога, с которого наши скопировали советскую микросхему. По ряду параметров наши микросхемы  немного уступали американским,  но были вполне работоспособными. Что особенно запомнилось в Риге – уровень культуры населения. Ни одной бумажки на улицах, выходишь из трамвая – сразу бросаешь билетик в мусорные ящички, прикрепленные к стенам напротив каждой остановки. Улицы в старой Риге были очень узкие, трамваи были узкоколейные. На улице не было слышно не только мата, но даже громких криков. Когда через два месяца вернулись на поезде в Казань, Сразу услышали шум – гам, кругом валяются бумажки и билетики. Контраст сразу чувствовался, но уже через час мы уже опять привыкли к Казани
С рижскими ребятами у нас сложились прекрасные отношения. Когда вместе со всеми работниками радиотехнического института мы выезжали в латвийский колхоз на заготовку сена, мы работали вместе с латышскими ребятами, вместе обедали, они нас угощали. Все было замечательно. По настоящему гостеприимство  и дружелюбие прибалтийских ребят я ощутил через четыре года в Каунасе, куда приехал в командировку. Но это была другая история, там меня захватила музыка и живопись Чюрлениса. А сейчас я рассказываю о Риге. Как-то раз мы достали билеты на концерт органной музыки в Домский собор. Звуки органа были мощными, заполняли весь зал. А когда под сводами собора наряду со звуками органа зазвучал женский голос, у меня захватило дыхание. Это ощущение я помню до сих пор. Позднее я слушал органную музыку и в Казани, и во Львове, но подобного ощущения больше не испытывал.


                Стройотряды, шабашки.

После второго курса я поехал в стройотряд, строить большую птицеферму под Зеленодольском. Жили мы в больших армейских палатках. Дисциплина тоже была армейская. Работа и отдых строго по распорядку, никакого спиртного, если кто-то был бы замечен за выпивкой, был бы тут же исключен из стройотряда. Но таких не было, всем хотелось заработать на жизнь. Мы в основном заливали бетоном полы – приходилось разносить тяжелый бетон носилками, разравнивать большой длинной виброрейкой, которую тянули с двух сторон по дощатым направляющим. У многих после работы с виброрейкой распухали руки, но со временем это проходило. Также выполняли земляные работы, копали глубокие ямы под фундаментные подушки. Это лето 72 года запомнилось сильной жарой, трансляцией по радио олимпийских игр и матча за шахматную корону между Б. Спасским и Р. Фишером. За полтора месяца работы я заработал около 500 рублей. К тому же стипендия с третьего курса у меня была уже повышенная – 69рублей за учебу без троек. Так жить стало легче, я смог себе позволить следующие два летних сезона поехать на производственную практику в Ригу и Ижевск. После пятого курса у нас собралась хорошая бригада друзей однокурсников, и мы поехали в Билярск строить коровник. Рядом коровник строили армяне. Если мы несколько дней заливали на носилках бетонные полы, то армяне это делали за ночь, пока никто не видел. Они разравнивали на земле щебенку с песком, сверху посыпали цементом, заливали сверху водой и красиво разравнивали. Их полы блестели, человека выдерживали, но под копытами коров быстро приходили в негодность. А наши полы до сих пор целые.
Потом была преддипломная практика и защита диплома в феврале 76года на Альметьевском Радиоприборе. Руководителем дипломного проекта у нас с Котиным Анатолием был Сахаров Владимир Михайлович, работавший в то время начальником КБСС – конструкторского бюро серийного сопровождения, рецензию писал Харитонов Марат Васильевич – будущий директор завода, работавший в то время главным инженером. Котин был первым студентом КАИ, защитившимся на заводе, я – вторым. Всего нас было десять студентов КАИ, пришедших на завод: Альберт Князев, Габдракипов Раис, Гараев Ирек, Иршат Сулейманов, Фарит Бадретдинов, Рашит Калимуллин, Марат Давлетшин, Мансур Муртазин. После защиты через месяц, как и положено, 9 из 10-ти молодых специалистов пришли на завод работать. Один не пришел. Это был я. Прошлым летом наша бригада договорилась в Билярске с председателем колхоза построить в трех бригадах три больших помещения для ремонта и стоянки техники, и мы все бригадой решили все лето напоследок пошабашить, а уж потом устроиться на работу. Работали на шабашке очень напряженно, стройотряд не шел ни в какое сравнение. Вставали в 5 утра и сразу шли работать. В 7 часов шли завтракать к местной тете Маше, которая нам готовила завтрак, обед и ужин, мы ей только завозили продукты, которые выписывали из колхоза. Работали до 10 вечера до темноты. И так три месяца без выходных, отдыхали только один день на сабантуе. Мы выполняли весь комплекс работ. Кирпич завозили с Алексеевского кирпичного завода, для чего ехали туда вечером, ночевали на теплой крыше печи обжига, а в 5 утра мы были первыми в очереди за кирпичем. Открылась дверь печи обжига, оттуда выкатилась вагонетка с раскаленными кирпичами. Подкатили поближе грузовик, на руки одели по пять-шесть слоев толстых брезентовых рукавиц и по очереди, набрав в легкие воздух, ныряли в раскаленную атмосферу к вагонетке и не дыша быстро-быстро через плечи назад в машину кидали раскаленный кирпич. Надо было быстро схватить кирпич, и в доли секунды бросить его назад. Чуть зазеваешься, рукавицы загорались. Бросали не дыша, пока в легких был воздух. Дышать возле вагонетки было невозможно и опасно. И так, ныряя поочередно в раскаленное пекло, мы загрузили наш грузовик. Цемент рассыпной мы разгружали ведрами, намотав на лицо вместо респираторов полотенца. Для того, чтобы получить брусья и доски для стропил и крыши, нам дали трактор ДТ-75 (наш Ильдар Мунасыпов раньше в деревне научился его водить), и показали километрах в 10-ти от Билярска делянку в лесу. Мы пилами и топорами валили сосны, трелевали их нашим трактором до пилорамы, сами распиливали их на брусья и доски. Короче, мы были и лесорубами, и пилорамщиками, и сварщиками, и каменщиками, и стекольщиками, и бетонщиками, и снабженцами, и трактористами, и землекопами и т.д. и т.п. Единственное, кем мы не были – это крановщиками. Кран к нам подъезжал раза три четыре за лето поднять бетонные плиты и стропила. И все. Остальное сами. Ладони рук представляли собой сплошной толстый слой мозоли, пальцы почти не сгибались, носилки с бетоном до 220кГ весом мы держали не кистями рук, а концы ручек носилок засовывали в двойные брезентовые рукавицы, пальцы рук при этом отдыхали. Трудно было неимоверно. Но КАЕВСКИЙ характер не позволял нам друг перед другом расслабляться.
Помню, на два дня я отпросился в Альметьевск на свадьбу к моему другу Котину Анатолию. На следующее утро после свадьбы я доехал до Билярского перекрестка в Алексеевском, попутную машину ждать не стал и пошел пешком в сторону Билярска по 30-ти градусной жаре, уверенный, что скоро меня догонит попутка. Ни одной попутки не было, у меня, молодого и самонадеянного, не было с собой ни глотка воды, высунув язык, я прошел 40 км до нашего объекта, наша бригада заливала бетонные полы, выпил полведра холодной воды, переоделся и до темноты таскал носилки с бетоном. Такие были времена, как говорит Познер, только мои времена, в отличии от его времен, исключительно в светлых позитивных тонах.
За три месяца мы заработали по 2100 рублей на человека, нам в дорогу дали по 5литровому бидону меда из колхозного склада, грязную одежду мы сожгли, переоделись в чистое, это был полнейший кайф, и перепачканные медом, с бидоном в руках, с полными карманами денег мы разьехались по местам распределения.
Я, загоревший, мускулистый и мозолистый с опозданием в полгода предстал перед Харитоновым Маратом Васильевичем, исполнявшим в тот день обязанности директора завода, покорно выслушал от него гневную длинную пятиминутную тираду, что я разгильдяй, не понимаю политику партии и правительства, он меня направил к Сахарову Владимиру Михайловичу, временно переведенному главным технологом завода, и я начал свою трудовую деятельность технологом инструментального цеха за 120 рублей в месяц под руководством Завьяловой Саши, которую до сих пор я уважаю.

                Пушкин

Начиная с третьего курса один день в неделю полностью был посвящен занятиям на военной кафедре. Таким образом девушки и те ребята, которые по состоянию здоровья были освобождены от военной службы, имели дополнительный день отдыха. Началось всё с построения на плацу во дворе 3-го здания КАИ. Нас построили, и кадровый офицер пошел вдоль строя сзади нас и большинству из нас тыкал пальцем в спину и говорил: - стричься, стричься, стричься. Ведь тогда в моде были длинные волосы, чем длиннее, тем моднее. Я предвидел это, поэтому еще летом в стройотряде постригся наголо, волосы успели подрасти совсем немного. Стою в строю довольный, улыбаюсь, думаю, что всех обманул. И вдруг мне в спину уперся палец офицера и я услышал: -стричься! Сначала от неожиданности у меня был шок, потом только мне объяснили ребята, что шею нужно было подравнять.
Потом начались занятия, которые вели кадровые офицеры. Большинство из них были переведены на военную кафедру преподавателями из воинских ракетных частей. Преподаватель Вшивков из-за аварии ракеты при старте был понижен в воинском звании с полковника до подполковника и в виде наказания был направлен к нам в Казань. Преподаватель нашей группы майор Каурцев на военных учениях от усталости уснул в мокром окопе под дождем, подложив под голову полевую сумку с секретными документами, в результате чего некоторые из документов промокли. В виде наказания он был направлен из действующей воинской части преподавателем в Казань. Почему-то они переживали из-за этого. Наверное, честь офицера тогда была в цене. Нас гоняли и по строевой подготовке, и по уставам, и по оружию массового поражения. Но больше всего времени мы посвящали изучению матчасти – станции наведения «Кама», с помощью которой во Вьетнаме было сбито нашими ракетчиками более 1200 американских самолетов. Станция была ламповая, простая и надежная. Майор Каурцев говорил: - наши схемотехники лучшие в мире, за счет оригинальных схемных решений при очень бедном ассортименте радиокомпонентов они умудряются создавать лучшее в мире оружие. И еще майор Каурцев говорил, когда приближалось время обеденного перерыва, что мужчина хотя бы один раз в день должен есть горячее, чтобы не испортить желудок.
И вот, весной 1975 года на пятом курсе у нас закончились занятия на военной кафедре и мы поехали на военные сборы в воинскую часть возле города Остров Псковской области. На вокзал мы шли строем, в Москве из одного вокзала в другой мы шли строем. Поселили нас в казармах с двухярусными кроватями, и началась двухмесячная служба в качестве рядовых. Меня, как старосту, назначили сержантом, поэтому мне не довелось драить полы и туалеты, стоять дневальным на тумбочке. Расхлябанности не было, дисциплина была строгая. С утра подьем, построение, проверка внешнего вида, потом строем на завтрак, потом строем на строевые занятия, на изучение матчасти, уставов, занятия физкультурой и т.д и т.п. На стрельбищах стреляли и из автомата, и из пистолета, нужно было выполнить норматив. Сколько осталось до дембеля, считали в граммах сливочного масла, которое кубиками нам давали на завтрак (по 20грамм на человека). Там же у нас принимали присягу. За день уставали, спали крепко. И вот, наконец, нас повезли на экскурсию по Пушкинским местам. Сначала под стенами Святогорского монастыря посмотрели могилу Пушкина, сфотографировались возле нее. Потом через лес с высоченными соснами пошли в Михайловское и Тригорское. Места очень красивые, невольно в памяти вспоминаются строки Пушкина: - там чудеса, там леший бродит…..
Большинство зданий находились на реконструкции, поэтому мы их осматривали только снаружи. Возле одного из зданий я запомнил небольшую литую пушечку, закрепленную на высоком пне. Надпись гласила, что Александр Сергеевич любил палить из нее, особенно когда подъезжали гости. Помню аллею Керн, небольшой деревянный мостик. Но больше всего запомнилась великолепная природа с вековыми деревьями и какая-то необыкновенная атмосфера Пушкинских мест.
Через несколько дней нам присвоили воинское звание лейтенант-инженер, и мы поехали заканчивать учебу в Казань, которая встретила нас привычным шумом-гамом. Впереди была преддипломная практика и защита диплома в Альметьевске, на заводе Радиоприбор.