Стотысячное дело...

                Не люблю длинных стихов. Но так уж вышло.
                То ли большой стих,то ли маленькая поэмка...)))
                Надеюсь на ваше терпение, друзья!


Дней пять бы выкроить – и в край,
где глухоманная свобода, 
где в подступивших талых водах 
стоит приземистый сарай. 
А дачный дом пока в мечтах.
Но мне сарайчика довольно
среди берёзок белоствольных
у речки под названьем Мста*).   

Конечно в сапогах, дойти
до покосившихся ступеней.
Споткнуться о порожек в сенях,
припомнив чёрта по пути...
Зажечь огарочек свечи,
что мыши за зиму не сгрызли. 
Вздохнуть от запоздалой мысли:
"Не стоило сюда в ночи..."

В печуре развести огонь,
и в ожиданье чаепитья
в окне негаданно увидеть
лицо под лунною дугой.
Сосед! Пьянчужка и чудак,
из дома выгнан, не иначе.
Он круглый год живёт на даче
со сворой брошенных собак.

Не погнушаюсь, приглашу.   
На чай. Но можно и покрепче.
И, коротая поздний вечер,
все новости пораспрошу.
Да сколько этих новостей? –
Пока не схлынет половодье,
пустуют дачные угодья
на древней русской речке Мсте.

Кто так нарёк тебя? Ответ
даст интернет, копилка знаний.
Ну а пока предамся снам я,
поскольку спать ушёл сосед.
...Так кто назвал тебя, река?
От слова "Musta" или "мщенье"?            
Кто: русский? финн? – творил крещенье,
присвоив имя на века?..
 
Всё, не заснуть... "Черна" иль "месть"?
А месть – и правая – светла ли?..
Река ответит мне едва ли,
ей некогда: она в Ильмень,
как исстари заведено,
вбирая по пути притоки,
через бурливые пороги
спешит из озера Мстино...

Лесные тропы ей под стать
извилисто-замысловаты.
Прямолинейностей Арбата
в лесах на Мсте не увидать.
Тут не картографа рука: 
поодиночке и толпою
искали звери водопоя
и выбредали к берегам...

Поутру выйду на порог, 
увижу солнце вместо тучек, –
вот так-то несомненно лучше
для настроения и строк!
Признаться, ехала сюда    
за ворохом событий новых
и впечатлений как основы
для вдохновенного труда.
 
Геометричность площадей,
проспектов, улиц, парков, скверов
наскучила неимоверно
в цепи столичных зимних дней.
И изошлась душа на вой:
"В деревню, к тётке, в глушь, в Саратов!"
Но тёток нет. Что ж, и не надо,
коль есть сарайчик. Мал, да свой.

В нём крепкий самодельный стол
и три таких же табурета, 
сколоченных соседским дедом
назад, наверное, лет сто.
Ну, сто – не сто, а двадцать лет
уже минуло, не иначе.
Давно над дедом ивы плачут.
А мебели износу нет...

В столешне выжжено пятно:
внучок, тогда мальчонка глупый,
добаловал с отцовской лупой, –
и было "больно и смешно". 
Мой повзрослевший внук теперь         
здесь изредка и на минуты:               
у молодых свои маршруты
приобретений и потерь...

Ах, этот стол! За ним не раз
шумели дачные застолья.
Но если тесно, то на воле,
а в дождь – на чьей-то из террас.
Сегодня мне собрать народ
удастся за столом навряд ли:
он, если здесь, копает гряды, –               
весной важнее огород!

А я, пословицу поправ
(мол, день весенний кормит зиму),
с ленцой брожу меж клумб любимых
по покрывалу первых трав.
Ловлю для будущей строки
пичуг задорные куплеты,
невнятный запах первоцветов
и бормотание реки...

Стихов явленье сторожа,
как караульные солдаты,
в коробочке из-под цукатов
две ручки, три карандаша
и, возмутительно чисты,
тетрадки в клетку и линейку
(те, что ещё по две копейки
и что от времени желты).

Но ни Пегас, ни Эрато'
(из муз любимая, не скрою),
одна, а может быть, с сестрою, –
с высот Парнасовых никто
со мной не ищет новых встреч,
чтоб и моей коснуться лиры.
...Не залучив в уют квартиры,
смогу ли их сюда завлечь?..

Не пишутся стихи – и всё!..
А так хотелось – для народа! –
сваять поэму или оду.
Хотя бы хокку. Как Басё...
Не осенило ни строкой,
ни образом, ни звучной фразой...
Где вдохновенье от Пегаса?!
Ответом – ржание с лугов. 

Там бродит рыжий стригунок,
реальной страсти воплощенье.
...Неужто взлёты вдохновенья
и непременно на листок
десяток сочинённых строк –
важней блажного непокоя,
когда микшируются двое
в единый чувственный поток?..
 
Ужель утомлена уже
я редкостным подарком рока?
Страх расставания до срока
взошёл сомнением в душе?..
Под вечер у реки, одна,
с сумбуром чувств пытаюсь сладить.
В речной, такой неверной, глади
дробится на куски луна.    

Вид утомлённый у луны –
всё те же альфа и омега;
одно и то же в век из века!
В делах земных нет новизны.
Сюжет про вечное ян-инь
луне наскучил: всё отличье
лишь в перемене мест, обличий,
имён героев, героинь...
 
...День к ночи, и пора зажечь
в моей "усадьбе" по-над речкой
не канделябры, просто свечки,
и протопить – нежарко – печь.
И пребыванию на Мсте
итоги подвести бы, что ли:
прошли пять дней моих на воле,
а ни полслова на листе.

Но окна вымыты на пять,
гряда удобрена золою,
в неё морковка со свеклою,
укроп посеяны опять...
И главный этих дней итог –
я, наконец, уразумела:
стихи – стотысячное дело!
Важнее, чтобы сердце пело!
Пусть не рождая дивных строк...

И пусть печалится луна
над повторяемостью мира.
И пусть Боккаччо и Шекспиром
любовь описана сполна! –
Как их талант ни славословь,
но не сумели строчки эти
ещё ни разу в целом свете
недуг не допустить в любовь.

А я своим стихом смогу?..
Вот потому оставлю, други,
я на поэзию потуги
у Мсты на левом берегу.
И возвращусь – затосковав,
от одиночества дичая! –
туда, где, кажется, скучают
не только внуки и Москва...


*) "Есть гипотеза, что название происходит от финно-угорского Musta – "чёрная". В летописях название упоминается в форме Мъста". Из Википедии

июнь 2012