Сказки 25. Переправа

         Приснилось Сундуку, что умер он. Не понарошку, не в шутку, всерьёз умер, так умер – аж душа вон. Смерть душу из трупа Сундукова вытряхнула и в загробную жизнь бросила. Не то что опомниться, глазом Сундук моргнуть не успел, глядь – а у него за спиной крылья выросли. И весь он такой пушистый, белый, как цыплёнок жёлторотый. Взмахнул Сундук крылышками и кувырком полетел в новую жизнь. Летит это, значит, он, летит таким-то макаром – и бац! – я бы даже сказал, шмяк об новую землю. Да так шмяк, что искры из глаз. Встал Сундук на четвереньки и понял, я бы даже сказал, осенило его – летать-то он не умеет. Расстроился вначале Сундук, а потом рукой махнул:
     – На нет и суда нет!
   И решил Сундук пешком идти. Поднялся с земли, перышки отряхнул, и пошёл куда глаза глядят. Шёл это он, шёл, куда глаза-то глядят, и пришёл на берег реки. Видит Сундук – насколько хватает глаза простирается водная гладь. А на том, другом берегу вроде как сады цветут, всеми цветами радуги переливаются. И до того Сундуку перебраться на тот берег захотелось, в тот сад попасть, что аж в зобу дыханье спёрло. И только это, значит, дыхание-то спёрло, подплывает к берегу паром, на пароме – старик, в руках у старика – шест, коим он паромом-то этим самым правит. Говорит ему старик:
 – Я тебя на тот берег переправлю, а ты мне за это свои руки отдашь.
 – Э-э, – думает Сундук, – на что мне руки? У меня теперь крылья есть. 
 – Валяй, – говорит, – вези и забирай мои руки, старый козёл.
  Хотя за слова «старый козёл» я лично не ручаюсь. Может Сундук их и не говорил или говорил но про себя, в смысле не вслух.
     Перевёз старик Сундука на тот берег. Вышел Сундук, глядь – ни рук, ни старика. Впереди вместо садов цветущих, огнь полыхает, ветер пепелище перегребает.
 – Э-э! – думает Сундук, – на хрена мне такая перспектива? Поплыву-ка я назад.
    Повернул Сундук назад, да не тут-то было – река, в которой только что текла вода, исчезла, а вместо неё течёт чёрт-те что. Нет, тоже река, но река из расплавленных камней – лава. Лава не лава, но палит-жарит так, я те дам – сил терпеть никаких нет. Течёт эта лава, всё живое гнобит, а на берегу этой другой реки сидит другой старик, ноги в лаву опустил, греет, наверное. Повернул старик к Сундуку голову и спрашивает:
   – Хочешь я тебя на тот берег доставлю? – а сам это лукаво так подмигивает. – За труды мои ты мне, человече, ноги свои отдашь.
     Даже думать Сундук не стал. На кой ему Сундуку ноги, если у него крылья, как у цыплёнка… тьфу ты, у орла. Взмахнул цыплёнок… тьфу ты, орёл крыльями, сел на плечи старику, да и был таков – не успел глазом моргнуть, как на другой берег ступил. Не, «ступил» это сильно сказано. Скорее (к тому времени у Сундука ни рук, ни ног уже не было) упал, прямёхонько мордой в дерьмо. Проплевался Сундук от дерьма да и взвыл от досады:
     – Чтоб вас черти всех побрали, чтоб вы все подохли-передохли. Лучше пусть я на том берегу изжарюсь, чем на этом в говне помру.
    Только он это вымолвил, глядь – подплывает к нему старик. Вроде тот, вроде другой, а всего вернее третий. У этого вроде как борода длиннее. Или только кажется отсюда, из дерьма-то. В общем, не узнал Сундук старика, да и бес с ним. Говорит старик Сундуку:
 – Я тебя, милая пташка, на тот берег перевезу, а ты мне за мою работу голову свою отдашь.
 – А-а, – махнул рукой Сундук, – забирай. На что беспутному – бесом попутанному – голова садовая?
       Перевёз его старик на ту сторону. Отдал Сундук голову…. В общем, долго Сундука по реке взад-перёд старики возили-елозили, долго – до последнего члена, до последнего пёрышка, до тех пор, пока Сундук не понял где лучше. А где лучше-то? Вот-вот, там, где нас нет.