Обретение имени

     Евгений...

     Родители (а идея была отца, как он сам потом рассказывал) назвали меня не в честь реального человека, но литературного героя – Евгения Онегина! Во времена Пушкина имя это было довольно редкое, но с годами роман в стихах настолько стал близок сердцу русских, что Евгением стали называть чаще, чем Иваном. Впрочем, я был вторым ребёнком в семье, первенца семейный совет постановил назвать любимейшим именем со времён Владимира Красного Солнышка, крестителя Руси, в честь Владимира Ильича Ульянова-Ленина.

     Владимир, мой старший брат, не мог не стать авторитетом и реальным моим первым учителем, тем более, что разница между нами ни год-два, а целых три!
 
     Третьего брата мама с папой назвали в честь Сергея Есенина, четвёртого – в честь Александра Пушкина. Выбор имён, надо сказать, знаменательный.

     Детский садик мы не посещали, и характеры крепили на улице. Там-то и произошла первая метаморфоза с именами. Владимир и его друг Алексей объявили вдруг, что их следует величать по-иному: Том и Джино! (Ох, уж это увлечение "диким" Западом)...

     Мне не очень-то и хотелось менять своё имя, но я был самым маленьким из допущенных в дворовую команду, возможно, самым драчливым, и мне тоже хотелось быть Томом, но перечить старшему брату я не мог, и фантазии не хватало. "Жинда" – предложил кто-то из знатоков английского, что означало, как я потом узнал, "Рыжий". Все сразу поддержали: "Жинда, Жинда!" Новое имя мне сразу не понравилось, показалось неблагозвучным, даже грубым, но привязалось ко мне во дворе.

     В семь лет, когда я отправился в школу, я вновь обрёл имя, данное мне родителями и любимое мною: Евгений-Женя. Часто – Женька, но иногда и Женечка. Так назвала меня однажды моя первая любовь – Галка Генерозова.

     Это вообще целая история: первоклашек пригласили в театр оперы и балета. В конце настоящего спектакля мы должны были выбегать с бумажными цветами и на нас обрушивался шквал аплодисментов. Спектакль очень нравился зрителям, и нас приглашали вновь и вновь. Но мне нравился не сам спектакль а закулисье. А проводили мы за кулисами по нескольку часов. Там-то я и влюбился второй раз. Она была из другой школы. Я так и не узнал её имени. Просто смотрел и смотрел и не мог оторвать глаз.

     Однажды после дневного спектакля, когда я возвращался один домой, Галка Генерозова окружила меня с пятью подружками и сказала: "Ну, Женечка! Кого ты больше любишь, говори!"

     Боже, что я ей отвечал, как был груб... стыдно вспоминать. А вот её "Женечка" запомнилось...
 
     Первый раз по имени-отчеству назвали меня по окончании седьмого класса в Сибирском Академгородке на летней учёбе победителей физической олимпиады – не за решение задачи, а за поставленный вопрос. Что-то я отчебучил, чисто интуитивно, и молодой доктор наук, совсем юный профессор, пронзительно посмотрел мне в глаза и спросил моё имя и отчество.
 
     – Евгений Петрович, – выговорил я с трудом, а молодой профессор стал разъяснять суть проблемы как бы только мне, обращаясь по имени-отчеству вновь и вновь. Запомнилось.

     К десятому классу я отпустил свои каштановае волосы, и они вились, как у "Битлс", как и положено было гитаристу. После окончания школы я уже зарабатывал деньги, играя в ансамбле перед сеансами кино, пел бархатным баритоном, улетая временами в фальцет, и ко мне привязалось новое американизированное: Юджин – в нём чудились юга и приятный ужин у моря. Я не мог возражать. Всерьёз стал подумывать: песенная карьера – или наука. Сцена – манила, желание познавать мир – не отпускало. Всё решили обстоятельства: прямо из кинотеатра украли у нас все инструменты и аппаратуру, и меня ждал университет, а наука обретала учёного: меня интересовали тайные загадки живого. (Но сцена-то теряла харизматичнейшего шансонье!)

      В университете мы вообще были все хиппи, что только с именами не делали. Я, к тому же, сыграл в народном театре Кошона из "Жаворонка" Жана Ануя, так что называли меня и мсье Кошон, а по окончании университета вдруг выяснилось, что я – Евген Петровичу, так как выбрал на распределении не славный город Николаев у Чёрного моря, а далёкое украинской село у речки Лопатичи. Там-то я и погрузился в українську мову, наслушался украинских баек и чудных песен.

     Когда я перебрался с Украины вновь в родной Таджикистан, меня начали манить дали и вершины...  Из комсомольской прессы я узнал, что существует высокогорная медико-биологическая научная лаборатория Академии наук Таджикистана, тут же написал я заявление об уходе с кафедры аккушерства и гинекологии Таджикского мединститута, и  в тот же день явился к месту, где собиралась экспедиция. Безошибочно вычислив организатора по его раскошной, подёрнутой первой проседью, шевелюре, я подошёл и сказал:
 
     – Здравствуйте! Я буду у вас работать!
 
     Снежный барс, знаменитый альпинист Владимир Сергеевич Машков  поднял на меня глаза:

     – А как вас звать, молодой человек?

     – Евгений Петрович! Свидченко, выпускник биологического факультета Харьковского университета! – ответил я с такой твёрдостью как будто в имени всё было сказано.

     – Нет, это невозможно! – ответил он решительно, – судите сами: у нас есть уже Евген, есть Женечка, есть Евгения Ивановна...

     – Тогда зовите меня просто Эжен! – нашёлся я моментально.
     – Хорошо! – сказал Владимир Сергеевич, – приступайте!

     Вы скажете, что это просто фантастика, что я не предоставил ни своего диплома, ни удостоверения альпиниста, не написал даже заявления о приёме на работу... Всё верно, но время поджимало, а экспедиция готовилась к вылету из Душанбе в Джиргаталь.
    
     Машков зашёл в кабинет к научному руководителю Виктору Белкину:
     – Кажется, у нас появился ещё один романтик, назвал себя Эженом!
     – Из Парижу? Или Бердичева?
     – Харьковский университет, биолог!

     Оба руководителя лаборатории понимающе переглянулись: им было хорошо известно, что кандидатские и докторские работы в лаборатории могли защищать только врачи, а романтики просто пахали на лабораторию... Ещё один романтик!..
   
     Так и стал я в горах Эженом. А посколько альпинистские лагеря международные, имя моё, звучащее по-французски, хорошо вписывалось в горные вершины и в науку по адаптации человека к высокогорью, но когда мы спускались в киргизские и таджикские кишлаки местные жители, видя выросшую мою смолянистую бороду, стали называть меня шопотом Эшоном, предком, ведущим своё происхождение от самого Мухаммеда, чувствуя во мне религиозные задатки, ведь пел я под походную гитару и таджикские, и иранские песни... Так и стал я в горах Памира Эженом-Эшоном.

     Уже тогда я начал сотрудничать с молодёжной газетой, публикуя фотографии и репортажи, а когда меня принимали в Союз журналистов СССР, стал вопрос выбора второго имени, псевдонима. Мне показалось, что созвучное Евгению имя Веденей, что-то в нём к тому же есть медвежье, так я стал Веденеевым. Но мой друг, редактор молодёжки Валерий Счастнев говорил: "Подписываясь псевдонимом, ты как бы снимаешь с себя часть ответственности..." Друга подводить не хотелось, ответственность подтверждал своим именем – и в газете, и на телевидении.
   
     Крутые повороты – вообще стиль моей судьбы. В лихие 90-е я переехал в Германию, обрел немецкое гражданство. При оформлении документов, объяснили, что отчество здесь не принято, спросили также, не хочу ли я изменить своё имя на созвучное, принятое в Германии, ведь так называется и роман: Ойген Онегин! Я возражал, но новое имя само по себе приросло: стерпится – слюбится! Ойген уже становился известным в узких кругах генетиков. Ученик Тимофеева-Ресовского Дитер фон Веттштайн, американский профессор (интересные переплетения...), приезжая в Германию, говорил с усмешкой: "У тебя, Ойген, золотые руки!" – "И голова – тоже!" – добавлял я нахально, и пивали мы с ним лучшие вина, и рассказывал он о работе с Тимофеевым...

     Когда  я опубликовал на сайте "Стихи Ру" своё первое стихотворение "Мусенька", я с удивление воспринимал своё родное имя: Евгений Свидченко – так непривычно было уже написание кириллицей, ведь жизнь в Германии потребовала проникновения в немецкий язык, и даже своё имя я стал чаще писать по-немецки, используя латиницу...
 
     Но как приятно было возвращение к истокам, обретение своего родного имени, данного отцом и мамой!.. Спасибо сайту, на котором я обрёл чудесным образом эту возможность и нежнейшие контакты, спасибо большое всем-всем, кто учавствует в сотворчестве, вдохновляет меня просто потому, что они рядом и не равнодушны! А кого-то я просто люблю, и позволяю себе ужасную вольность: тихонько об этом шепнуть!