плачешь?

- Ну же, ребёнок, улыбнись.
- Сегодня что-то не улыбается.
Усмехаюсь, ощущая спиной холодный бетон и глядя в небо затуманенным взглядом. Инъекция счастья в душу - и всё хорошо, и так безупречно в своей неправильности. Когда-нибудь у меня случится передоз, но всегда хочется думать, что время до точки резиновое. Да и какая там точка... так, многоточие. Я разучился глядеть в будущее. Да и зачем оно мне? Сейчас? Ведь так хорошо и призрачно-свободно. В этой забавной, столь разношерстной компании и витающих в морозном воздухе бессмысленных диалогов. Кто-то едва ощутимо, но цепко обнимает за плечи. Не грея - сторонясь остальных. Рассеянно улыбаюсь и хрипло, на выдохе:
- Страшно?
Улыбка в ответ и переливающиеся тревожным молчанием глаза. Невозможность смотреть в них долго, нежелание ещё что-либо говорить этой хрупкой брюнетке, так опасливо реагирующей на двоих других и прячась от них за моей спиной. Ненавязчиво, будто даже игриво, но я уже чувствую, как ногти, выкрашенные в алый, впиваясь в плечи, находят своё продолжение невидимыми лезвиями где-то у меня внутри. Не вырваться. А, впрочем, разве хочется?
Самый старший из нас праздности не разделяет, угрюмо щурится, и сквозь тяжёлый свинец глаз, я могу различить оттенки усталости. От нас, от этих знакомых пейзажей и тихо падающих на ресницы снежинок, от всего мира, оставшегося где-то внизу, в целом. Что ж ты опять нагнетаешь, зануда... Подталкиваю к нему ещё не допитую бутылку.
- На.. Расслабься.
Берётся допивать, но при этом переглядывается с четвёртым из нас, оба вздыхают. Да что с вами такое сегодня?! Досадливо кривлю потрескавшиеся губы, но спустя пару секунд вновь полностью расслабляюсь под действием этих странных ласкающих лезвийных прикосновений, пронизывающих теперь всё моё существо. Я даже не заметил, как быстро колючая проволока сковала мою душу. Но даже начни она сейчас вопить и кровоточить, я бы так и остался сидеть тут, с глупой улыбкой на лице, в одной лишь футболке в минус двадцать и фантомными крыльями искуственно-вызванного счастья. Тоже повязанными. И ничего не поделаешь.
- Последний, - многозначительно заключил старший и опустил ладонь на плечо внезапно съёжившегося парнишки лет семи. Да, он-то и был четвёртым. Чего сидел тут - непонятно. Пить бы старший не позволил, холодный ветер нещадно драл щёки и грозил ребёнку простудой, разговор между всеми нами как-то тоже не клеился. Но нет, упрямо перебирает в пальцах какие-то пластмассовые фигурки, присматриваться к которым я даже и не стал. Что ж... валяй, играй в свои детские игры. Не мешаешь.
Стоп-стоп.. а что "последний"-то? Поднимаю голову, но спросить не успеваю - слышу вкрадчивый шёпот брюнетки. Тихо-тихо, чтобы никто более не слышал.
- Может прогонишь их? Или нет, лучше уйдём в другое место. Давай? Только ты и я. Ты же видишь, они тебя совсем не понимают.
Лениво отмахиваюсь. Прогонять? С какой стати? Слишком привык я к ним, вечно что-то мне не договаривающим и играющим друг с другом в гляделки. Главное, что они просто были рядом во времена, когда мне больше некуда было идти, кроме как на вершину этого высотного здания. Да что там, не только здесь, они всегда близко, когда мне хреново. Встать и уйти самому? Хах... мне кажется, что все мои силы уйдут только на то, чтобы оторваться от холодной поверхности. О, если бы я мог сейчас...
Нарастающий гул в голове, кажется, она вот-вот взорвётся от смеси той дряни, что я употребил полчаса назад. Всегда так - нирвана постепенно сменяется беспричинной тревогой. Надо просто пережить это в тысячный раз. Смеюсь, болезненно сотрясая сдавливаемую проволокой диафрагму. А с чего я взял, что дело именно в девушке и её действиях дело? Может мне просто холодно, хоть организм и отказывается это признавать, пылая жаром. Дурак, кого ты обманываешь... На миг прячу лицо в ладонях, время замирает вместе со мной, затаив дыхание и наблюдая, как один-единственный человек уже битый час сидит на свежевыпавшем снегу, пытается казаться самому себе свободным и независимым, но на деле же - распивает горькую со вцепившимся в плечи Безумием, непьющим Одиночеством и глухой ко всем, отстранённой Болью. Последний... последний грёбаный закат, последний уходящий день, последнее сборище на крыше. Последняя дарованная жизнь.
Безумие оживилось. Боится, дрянь, что моё сознание ускользнёт из цепких пальцев и даст себе ещё один шанс. Поставить счётчик на ноль, перевести время, да вот беда - часы сломались, ремонту не подлежат. Что делать? Да какая теперь разница, ведь девушка уже настойчиво тянет к краю, и остаётся только подчиниться. Задержать дыхание и не смотреть, как остальные провожают тебя ничего не выражающим взглядом. Вам всё равно? Одиночество, ты забыло, как сворачивалось клубком у меня под сердцем в бессонные ночи? Боль, ты разве не помнишь, что обещала, нет, клялась всегда быть рядом?
Но уже поздно выяснять отношения, когда первый шаг в пустоту уже сделан. Предатели! И только лишь Безумие, которое раньше навещало меня реже всех, по-прежнему обнимает за плечи и убаюкивает мурлыканьем о наконец обретённой свободе. Я улыбаюсь. Да, чёрт возьми, не смотря на то, что спустя минуту я разлечусь бесформенной окровавленной массой по серому асфальту, несмотря на вас, проклятых лицемеров, оставшихся наверху, я улыбаюсь. Обманутый сладкими речами, видимостью несуществующих крыльев и зашкаливающим уровнем дури в крови и собственной голове. И навсегда смыкаю веки ещё до того, как раздаётся глухой звук ударившегося тела, напугавший нескольких случайных прохожих.
Тем временем на крыше двое покинутых тоже не собирались задерживаться надолго. Боль долго всматривалась в снежную даль, не обращая внимания на суету людей, собравшихся вокруг самоубийцы. Или убитого... это с какой стороны посмотреть. Наконец, проронила "пора и нам уходить" и пошла было прочь, но...
- А могло быть иначе?
Тихий голос Одиночества, как ни странно, довольно отчётливо слышался на фоне вовсю завывающего ветра. Вопрос был явно риторический, но Боль остановилась, удивлённо взглянув на бросившего свои игрушки ребёнка. Раньше ведь его ничего не волновало а тут... Аккуратная тряска за плечо.
- Эй, ты что.. плачешь?