2. И все-таки...

И все-таки, я шлифую морскую гальку из соли и пепла руин, на которые то и дело смотрю, ужимаясь в судебный экран - слуховое окно посадного поводыря, в иллюзорные дебри роняя слезу морскую из соленого пота, за который борюсь и забыла который давно уже, на своем или нет берегу. Вот бы знать. Но берега нет. И спасение позади меня вдоль меня протянулось во мне, скозь имен моих временное отверстие тишины-глухоты моей, на которую опирается зримый нерв пустоты и кается мне, что смеется в лицо и тычется в суету моих грез, успевая очнуться лишь в сонном туннеле из слов, сочетаемых буквами речи основ безымянного ничего о котором и речь.
Вот теперь я права и качаю их вровень с собою, сама себе чин и высокий моральный исход на корню пустовства.
Нет, пусть изгородь посторонится, отпрянет пусть нить поводырная от меня и уйдет, мимо тлен проходя, старый мир успокоенно. Стык времен не сошел себе с рук тому, кто начинал его изподтишка суетить и трезвонил о том, поспеша.
Не того выбирал себе суд честной за себя повести.
Переборный мотив набежал и отхлынул, на неводь ушёл. Там и сгинула нить поводыря, там и сгинула тень его злой тишины.
Вот он, мир, развеселый такой, заводной и лихой, досточтимый и славный, сам себе и речист, сам и похоти соль и усталый порок золотой.