Из книг - Изгой, Веселуха

ВИНОВНИКИ

Печаль осеннего разлива
хмельнее терпкого вина,
в безмолвье звонком говорлива,
а в безусловностях – грустна.

Читаю признаки печали
я в ожерельях тишины,
в которой странно замолчали
виновники крутой волны,
смывающей печаль сомнений,
где сыплет новый листопад –
печали золотистой гений,
он, безусловно, виноват
в осенней скуке своеволья
на повороте естества,
когда осеннее раздолье
покрыто грустью торжества.


***
За окном туман и слякоть.
На Душе печаль и грусть.
Я сибирский, видишь, лапоть,
но под тяжестью не гнусь,
а шагаю в безрассудство
по стерне осенних лет.
А вокруг – цветет паскудство,
застит подлость Белый Свет.


ДОНОСЯТСЯ

Иду опечаленный в осень,
пинаю безмолвье тайги.
И неба печальная просинь
на озере чертит круги
расходятся грустью по водной
печали они, ну, а я –
шагаю бездарно свободный,
где юность бродила моя.
Теперь пожелтевшие листья
шуршат под ногой суеты,
и в небо мне хочется взвиться,
на всё посмотреть с высоты
осенней тревоги безумства –
пожара холодных небес,
где тучи покорно пасутся,
ложатся порою на лес
туманом осенней разлуки,
дождями печальных разлук,
доносятся тихие звуки
сердечных до подлости мук.


***
В тумане с лёгкостью печали
свисает сонная листва.
Стою опять я на причале,
где пришвартована молва
осенней грусти синеокой
по золоту печальных дней,
запачканных дождливой склокой
из-под копыт степных коней
летят они, как комья грязи
и в Душу падают опять.
И в этой сумасшедшей вязи
сомненья звёздами пылят
на синем небосклоне ночью
в туманной дымке тишины
своим безмолвием порочной,
которым лес, поля полны.


***
Не люблю я эполеты!
Что во мне вы ищите?
Гениальные Поэты
погибают нищими.


ПО  КРАЮ  ЛЕСА

Я ходил по краю леса
и смеялся над собой...
Повстречал однажды Беса
рядом тут, за городьбой,
на безрадостной опушке
он грозил, ножом звеня...
Появился сзади Пушкин,
заступился за меня –
врезал тростью по макушке –
Бес с копыт, упал в траву.
Помахал рукою Пушкин
мне, как будто наяву.


***
По осенним беспокойствам
на пути в иную даль,
где печалится печаль
не осыпанная свойством
заосенившей листвою
с загулявшею тоской
под печалью огневой
мерзопакостной молвою.


БЕСКОНЕЧНОСТЬ

       Ты входишь в куб, зеркальный изнутри...
                И. Жданов.

Ты входишь в куб из пустоты,
и попадаешь в бесконечность,
как будто пред тобою вечность
невероятной чистоты.
Повсюду ты стоишь один
помноженный и возведённый.
И куб зеркальностью бездонный,
и ты – зеркальный господин
стоишь в том Мире, наконец,
поняв бессмысленность тревоги,
идёшь на выход, но в итоге
ты попадаешь под венец,
раздавленный и смят судьбой –
увидеть бесконечность явно,
не оказаться, в смысле пьяным,
подавленным самим собой.


БЕЗ  НАЗВАНЬЯ

Там две луны без звёзд героя,
там облака без лент наград.
Колодки синего покроя.
Идёт там вечность на парад
вся в орденах осенней славы,
вся в золоте печальных дней
печатает свой шаг на лаве
посыпавших с небес дождей.
Там бриллианты без победы,
там орденские планки звёзд,
там нищим раздают обеды
и с карнавалом движется обоз.
В том Мире суета в награде,
но нету спроса на неё.
Там разгорожены ограды,
как будто бы отечество моё.
А я изгой – Поэт свободы
и гений странностей судьбы,
меня страшат не столько годы,
как неизвестность без гульбы
по безнадёге упованья
на неотъемлемость страдать
в осеннем чувстве без названья,
когда себя в нём не видать.


МОЕ  ПАДЕНИЕ...

Лист падает... паденья нету.
Моё падение – не я.
Без слов читаю я Поэта,
а под ногами не Земля,
она летит в пространстве этом,
в котором нету ничего...
...цветет ромашка, но без лета.
Я понимаю лишь Его
слова Создателя и чувства
опережают мысль мою,
которой нет – одно искусство...
...я песни тоже не пою,
они звучат без струн мгновений.
И всё на Свете просто так:
не я легендами овеян,
безмолвность молвлю за пятак
живу, не чувствуя тревожусь,
и, независимо от слов,
я тиражируюсь и множусь
ненужностью своих стихов
в обмане грусти и грехов.


***
Моя телега отзвенела,
стоит в осеннем закутке.
А конь пасётся, как новелла.
И я давно уж в тупике
снимаю звон монет и сбрую
кидаю на пол в закуток.
Наверное, себя ворую,
не возвращаясь в свой исток.
Заковываю в цепь соблазна
неистовство, и тень листа
ползёт в степи, она безглаза
и до прозрачности чиста.


ВЕСЕЛУХА

Я слушал звон монет вполуха,
я занят был тогда собой.
Вокруг такая веселуха,
что называется борьбой.
Ломать себя хотелось, только
был грустью той я обожжён.
Жалел, наверное, невольно,
я был безудержно смешон
во фраке буйного безводья
на иссушающем костре
горели ветви и поводья
стелились плетью по заре
уныния в закатной стуже,
в беззвёздном мраке слов.
Я был, наверное, не нужен.
И тени грубости ослов,
стоявших на углу веселья
под скрип дверей в ночи
туманилось и пахло прелью
заметно гаснувшей свечи.


***
На изгибе осеннего буйства,
за свободой печальных хлопот
мне кричали: – Ты, парень, не суйся,
не стремись ты в высокий полёт!
Твоему славословию рады
властьимущие, только они
присуждают знакомым награды,
зажигают к метели огни,
и выводят в просторы апатий,
и вручают медали за лесть,
благодетели гнусных понятий.
С неживущих сдирается честь
словно лыко на лапти степные,
на засеянных в ночь темнотой
мы остались навеки иные,
устремившись вослед за мечтой.


НЕЗАВИДНОЕ

Сочиняя небылицы,
понимаю тяжело
в этой грусти не озлиться
мне за смятое крыло.
И, конечно же, тоскливо
от сознания во тьме
я шагаю боязливо,
разливается во мне
нежелание, однако,
без сомненья неуспех.
И, расставленные знаки
за безрадостных, за тех
неуживчивых в Одессе,
не воскликнувших в пути
незавидное: – О! десять
лучших в Мире не найти.