Замок Сатаны. Глава 14. Диван против Гиперболоида

                «Так, – звучно сказал седовласый. Сразу стало тихо.
                - Я беседовал с Кристобалем Хозевичем и Фёдором
                Симеоновичем. Они полагают, что этот диван-тран-
                слятор представляет лишь музейную ценность… Да.
                А этот… э… диван? – Ручной труд, – быстро сказал
                Роман. – Безотказен. Конструкции Льва Бен Бецале-
                ля. Бен Бецалель собирал и отлаживал его триста лет.»
                А.и Б. Стругацкие. «ПНВС».

В России «ничейной» его Ленуалло 
«Нультранспортировку» – захват
Всей власти – провёл. Для чего и «создало»
Транслятор, сиречь – аппарат.
Конструкцию эту ему разработал
Маргаков. Толстушкин назвал
Устройство то «гиперболоидом». Что там –
Об этом уже я писал.
И с этим сверхмощным его аппаратом
Генсеки работали все –
От Ленина до Горбачёва, – в богатой,
Широкой Рассейской красе.
Поскольку же дал ему определенье
Толстушкин, что сей аппарат
Не для созиданья, а для разрушенья,
Страна покатилась назад.
И долго Россия себя «догоняла».
И стал ей тринадцатый год
Той точкой отсчёта, откуда считала,
Как жизнь в государстве идёт.

И Ельцину Боре теперь предстояло
Устроить ему демонтаж.
Но должен другой он построить сначала,
Хоть в деле был нужен форсаж.
Ну он и построил. Об этом однажды
Уже я подробно писал,
Когда «Лебединое озеро» каждый
По телеку утром слыхал.
И этот транслятор, что строил Геннадий –
Надёжный и старый «диван»,
И гибкий, и прочный, как сталь, где ванадий
В структуре решётки задан.
Как помним, охотился он за «диваном»
В запаснике «Изнакурнож».
И тот, что он создал с своим хулиганом,
На старый «диван» был похож.
А ТОТ аппарат от энергопитанья
Уже отключил Горбачёв,
Как после Форосского, летом, страданья
От партии был «отречён».
И официально он партию эту
Свою вслух, при всех, распустил.
И политбюро призывают к ответу,
Чем ГКЧП тот и был.
Но я уж писал, что любой здесь транслятор,
По сути своей, механизм
Всегда социальный. И что индикатор
Нам кажет – царизм, коммунизм, –
Не важно. И люди его есть детали,
Которые и скреплены
В структуры законом, «вожди» что давали
В пределах какой-то страны.
А раз они – люди, и есть у них связи,
Структуры, привычки, они
Стремятся к тому, чтоб от всех «безобразий»
Привычный уклад сохранить.
Короче: структуры имеют ЖИВУЧЕСТЬ.
И просто разрушить её
Нельзя, не подняв эти «Чёрные Тучи» –
Хаос, бандитизм и ворьё.
И самые страшные Чёрные Волны –
Гражданская это война.
Вот он и старался, решимости полный,
Чтоб выдержала всё страна,
«Диван» чтоб его, власть забрав аппарата,
Волны Чёрной не породил
И «гиперболоид» сей замысловатый
«Диван» чтоб его победил.

Партноменклатура, что в том аппарате
Есть «Главный», по сути всей, «Вал»
И что там Толстушкин, Российский писатель,
Нам «Зеркалом Главным» назвал,
Сильна была личными связями власти.
В предвидении перемен,
Когда Перестройка свалилась напастью,
Они, из партийных из стен
Всех секретарей, от райкома и выше,
Решают зараз перевесть,
Свой «фонд золотой», под Советскую крышу,
Где власть-то покамест что есть,
А так же директорами предприятий,
Где кассы и счёт в банке есть,
Чтоб деньги их не выпускать из объятий,
Теперь это – «ум их и честь».
И вот со своих со счетов они стали,
Подпольный исполнив приказ,
Подпитывать партию, как и питали,
Но только тайком на сей раз.
Ведь раньше-то партия «нефтью питалась»,
В руках – государства бюджет.
Теперь – без «энергии» «совесть» осталась
И прежней кормушки уж нет.
Но эта подпитка прожорливой стаи
Вконец разоряла завод.
Директоры вовсе платить перестали
За всё, что в работу идёт.
Но партия верным рабам обещала
Всё дать, как закончит бои.
Советская ж власть это всё прикрывала,
Поскольку все люди свои.
Но так же она прикрывала расходы
Не только, что в партию шли,
Директоры те разоряли заводы,
Набив и карманы свои.
За годы завод ничего не освоил, 
В долгу, как в шелку, у других,
Однако директор три дома построил
За счёт всё рабочих своих.
И вот, довершая такую «разруху»,
Союзный Большой Бюрократ
С директора снял даже подпись главбуха,
Чему был директор наш рад.
Главбух подотчётен был раньше закону.
И подписью он отвечал
За то, что куда-то «уплыли» вагоны,
В которых был «левый» металл.
И значит, главбух должен быть компаньоном
И должен ПРО ВСЁ ЭТО ЗНАТЬ.
И был он преградою тем миллионам,
Которые надо отдать.
И вот начался бум «коттеджный» великий.
И строили директора
Дворцы трёхэтажные, как базилики,
Воруя с утра до утра.
Дома-то росли. Ну а вместе с домами
Долги у завода росли.
Рабочие денег не видят годами,
Что в той «перестройке» прошли.
А директоров тех, что в «демоприпадке»
Нечаянно взяли бразды,
По тихому партия, в строгом порядке,
В свои принимала ряды:
Учти, мол, когда всё на место вернётся,
И мы возвратим свой удел,
Твоя беспартийность тебе отзовётся,
Останешься ты не у дел.
И в КПРФ эти парни вступали.
А проще чтоб им воровать,
Спецы из парткомов рекомендовали
Побольше счетов открывать.
Но номер счетов и названия банков
В секрете поглубже хранить.
Ведь «тайна коммерческая» – не шарманка,
Её ведь не просто крутить.
И люди, что с тайной той дело имеют,
Работой должны дорожить.
И значит, за то, что секретом владеют,
Им надо побольше платить.
И стали бухгалтеры те и кассиры,
Что тайну сию берегли,
В зарплате своей, как цехов командиры,
Что и добывали рубли.

Борис ситуацию ту понимает.
И по вертикали своей
Контрмеры «диванные» он принимает,
Чтоб сдерживать этих людей.
Давленьем НЕГЛАСНЫМ Борис добивался
Закрытия многих счетов.
Но тайну он искоренить не пытался:
Средь них – много личных рабов.
И вот между молотом и наковальней
Директор с подпольным дворцом:
Там – партия с лапой своей нелегальной,
Здесь – власть с кулаком пред лицом.
И устно (не письменно!) требуют власти
Закрытия всех тайников,
«Прозрачности» в деле, суля им напасти.
Вот жребий теперь их каков!
И ведь никому о сём тайном давленье
Нельзя заикаться тебе,
Ни с кем не поплачешься для облегченья
В директорской этой судьбе!
И многие в «сшибке» такой похудели,
И многих инфаркт съел и рак,
Когда по дворцам нелегальным сидели,
Гадая, что будет и как.

Об этих делах распрекрасно всё знали
И Ельцин и М.Горбачёв:
Партийцев в Совет, на заводы сажали
Ещё до Форосских толчков.
И оба не трогали партию эту:
Пусть и не у власти она,
Но не призовёшь эту силу к ответу,
Широкою связью сильна.
И эта широкая, старая сила
Имела в кормушке нужду
И директоров дисциплиной сплотила,
К властям сохраняя вражду.
И всё же работать она заставляла
С заводами директоров,
Хотя и безбожно их всех обирала.
Но рынка закон был суров.
И только за счёт «гегемона родного»
Могла эта партия жить,
Поскольку в кампаниях снова и снова
На выборах надо платить.
Так мягким – к тем, бывшим, – своим отношеньем
В пределах огромной страны
И предотвращали всё возникновенье
Опаснейшей Чёрной Волны,
Которая бы неминуемо встала,
Обрушилась бы на страну
И в хаосе, в битвах страну разметала,
А может быть, и не одну,
Когда бы была «уничтожена» разом
Огромная КПРФ,
Как требовала большевизма зараза
В народе, разинувшем зев.

И Виктор Лукич, незабвенный помощник,
Удерживал эту Волну.
Фигурою был он для партии мощной
И должность имел не одну
(Его на Земле Черномырдиным звали.
И долго «сидел на трубе»,
Которой мы газ за рубеж подавали,
С буржуями в этой «борьбе»).
Для партии – свой человек, из цекистов.
И номенклатуру держал
Всегда в постоянной надежде. И чисто
Он ею тогда управлял:
«Друзья, потерпите. Без резких движений –
И я окончательно ваш!»
Как М.Горбачёв, балансировал Гений
И сдерживал их ералаш.
И действовал так в атмосфере той душной
Газпромовец наш до тех пор,
Пока не заставишь быть Думу послушной –
И выполнил дело Виктор.
И Дума у них становилась ручною.
И тот «торможенья режим,
Чтоб вплоть до тетануса», сделал без сбою:
Волны мы теперь избежим.
И «Хунта» «перчатку» на том Полигоне
Амвросью под ноги швырнул
Не зря: без Волны этой Чёрной, в законе
Преобразованья он гнул.

Но грабить безбожно «разбойники-братья»
Из номенклатуры могли
Лишь муниципалов да госпредприятья,
Из тех, что ещё не легли.
А муниципалы живут ведь с бюджету,
Где деньги собрали со всех.
А гспредприятьям за службу за эту
Долги «всепрощают» за грех.
Но частных хозяев, согласно натуры,
Трудненько пограбить дружкам:
В хозяевах нету партноменклатуры,
Там те лишь, кто выбился сам.
И разно хозяева эти жируют,
Тугую мошну теребя:
Кто платит налог, кто в обход, кто ворует,
Но всё это – лишь для себя.
Ну а рэкетиров, подкупленных ловко,
Ко многим – не больно пошлёшь
(Как вот, например, в эту Белоголовку:
Где выскочишь, там и помрёшь).

А наш «Теплосервис» – как с общества сколок,
Где все происходят «бои».
Глядел я внимательно на сей «осколок»
И выводы делал свои.
И вот к моему незабвенному Томму,
Что в счёт демократии стал
Директором, инженеришке простому,
Партком эмиссара прислал.
А тот эмиссар лишь успел ухватиться
За нижнюю «лесенки» часть.
И должен товарищ весьма суетиться,
Чтоб с «лесенки» той не упасть.
И стал просвещать он директора Томма:
Мол, партия наша жива
И скоро дела повернут по-другому,
Вернутся все наши права.
Тогда она будет дружить только с теми,
Кто дружится с нею сейчас –
Беседу ведёт он в означенной теме,
О чём уже был здесь рассказ.
И если быть хочет он непотопляем,
Как Кругликова, например,
Пусть в партию срочно директор вступает,
«Да здравствует СССР!»
Ну, Томм и вступил. И мне в этом признался.
И много счетов он завёл,
Так что поначалу в счетах тех терялся,
И «верной дорогой пошёл».
А партия мэру «сожрать» не давала,
Хоть мэр на него был и зол.
Так что обещанье она выполняла.
Так год незаметно прошёл.
А мэр на собраниях вслух «вытирает
Об Томма свои сапоги»,
Сознательно, громко, при всех намекает:
«Пока не прихлопнул, беги!»
И он бы и рад, да «грехи не пускают»:
Бежать-то партком не велит.
И что ему делать – директор не знает,
И бледный имеет он вид.

И тут происходит один инцидентик.
Не знаю, здесь случай какой,
Но только пришёл ко мне корреспондентик
Газетки одной городской.
(В то время формально «сидел на отделе»,
Который за тем и следил:
Кто нам уплатил, кто нам должен на деле,
Статистику эту водил.)
И я, постоянно директора слыша,
Что нам за тепло ВСЕ должны,
Что власти не платят дотации свыше,
Поэтому, мол, и бедны,
Об этом ему и сказал простодушно.
И всё не с бумаг, а со слов:
Шестой был уж час, говорить было скушно,
Домой я бежать был готов.
А корреспондентик так всё напирает:
«Конкретно кто не уплатил?»
Ну я, покопавшись «во лбу», вспоминаю,
Что Томм нам вчера говорил.
Вот я и назвал пять иль шесть абонентов
Конкретных, что были должны
(И всё по словам, а не по документам,
Дела мне казались ясны).
И дня через три началось. Вызывает
Директор меня в кабинет,
Газетку на стол предо мною швыряет,
«Лица на директоре нет».
«Ну что ж, почитайте, что вы говорили».
Читаю спокойно. «А что?
__ Сейчас вы услышите, что натворили,
Людей обвинив ни за что».
И тут раздаётся звонок телефонный.
И звонит один абонент,
И Тому кричит в телефон возмущённо,
Что долгу за ним вовсе нет!
Ещё раза два или три позвонили,
А он – извинялся в ответ.
«Зачем в диктофон это всё говорили?
Ужели ума у вас нет?
Ведь это вопрос совершенно скандальный!»
Я выслушал всё – и сказал:
«Откуда ж мне знать, что вопрос сей банальный
У нас политическим стал?
И раз о финансах нельзя нам ни слова
Ни с кем из чужих говорить,
Инструкцию всем изложите сурово,
Чтоб мы не могли навредить.
Меня ж от секретных сих дел уведите,
Вы знаете, я – инженер.
Отдел бухгалтерии вы подчините,
Как сделал сосед, например».

И Томм так и сделал. И он разъясняет
Начальникам в кратких словах,
Что он разговаривать всем запрещает
О наших взаимных долгах.
«…Нам Объединение денег не платит
(У-у, бяка Омелькин какой!)
И наши рубли на жилищников тратит
Своею нечестной рукой!
- Давайте ж помимо мы Объединенья,
Как электросети за свет,
С людей собирать за жилья отопленье!»
И слышим мы странный ответ:
«Начнём собирать эти денежки сами –
Налоги задушат ВАС всех.
И обзавелись мы другими счетами,
Чтоб ими владеть без помех».
Ну а заместитель директора Томма
Подал возмущённый свой глас:
«Вы что ж, в самом деле считаете, что мы
Все денежки прячем от вас?»
И этот доверенный не замечает,
Запрятав поглубже свой страх,
Как «шапка у них над главою пылает»
При этих блудливых словах.
Ведь прятать нельзя, чего нет. Значит, прячут
Немалые суммы они.
А нам, как артисты на сцене, всё плачут,
Что им, мол, страданья одни.
Велит говорить это партия слово.
Зарплата-то наша одна
И если её не получим мы снова,
То значит, получит она.

Но Ельцин (правительство) не запрещали
Те тайны счета до поры,
Поскольку отлично они понимали:
Ловушка то для детворы.
Ну вот вы напрятали, как вам велели.
А взять-то те денежки как,
Налоговики чтоб «на хвост к вам не сели»,
Как мимо пройти сей пустяк?
Ему говорят: «У тебя «картотека»?
Так ты её переведи
В наш банк городской, где и был ты «от века»,
И больше туда не гляди».
Но только директор любой понимает:
Как только долг переведёт,
Налоговая счёт и банк твой узнает
И вмиг эти деньги найдёт.
И деньги нельзя те ни в дело потратить
(Зарплата или капремонт),
Ни в банк их один перевесть, чего, кстати,
Пока не велит им закон.

А Ельцин невидимо, но постоянно
Держал под контролем страну
И «стравливал клапаном» тем неустанно
Давленье, гася ту Волну.
В девяносто третьем Волна та плескала
В Останкино, зело черна.
И мат Макашова в эфире слыхала
Замершая в страхе страна.
И «на волоске, как всегда, всё висело»
У Гения в этих делах,
А он «разряжался во вспышке» умело,
Людей же пронизывал страх.

Но вот та угроза Волны миновала,
Ослабло давленье её.
Страна потихонечку рыночной стала,
Вывозит в загранку сырьё.
И уж за границей накоплены суммы
Гигантские Гены рабов.
И «меч он Дамоклов подвесил» над Думой –
Закон у «дивана» суров.
И номенклатурный тот стабилизатор
Значенье своё потерял.
И сразу почуяли наши ребята:
На них надвигается вал.
То номенклатурное Объединенье
На ДЕЗы велят заменить.
И сверху приходит закона веленье,
Чтоб всю многосчётность закрыть.
Понятно, какое здесь сопротивленье
Созданию ДЕЗов пошло:
Лишалася партия средств пополненья,
Кручина им хмурит чело.
Когда заводили счета под секретом
Омелькин, и Томм, и т.д.,
То не были эти счета под запретом
И не было дум о беде.
Теперь же добиться тех «счётов сведенья»
В один – из вопросов вопрос:
Тюрьма пред директором за уклоненье
Уплаты налогов всерьёз!
И Томма с Омелькиным партия срочно
Спасает: уводит от дел.
И новых, «невинных» сажает нарочно,
Другой чтоб за это горел.
А новому денежки жечь стали руки:
Избавиться надо скорей!
И эти финансо-танталовы муки
При всех, на виду у людей.

А новые ДЕЗы – то дело другое:
Они – без секретных счетов
И всё, что получено ими, без сбоя
Тот ДЕЗ уплатить нам готов.
И сразу у нас объявляется чудо:
Те новые ДЕЗы нам вдруг
«Деньжищ» принесли пятикратную груду,
Ну, месяцев за пять, на круг!
«Откуда деньжищи?
- Из банков, вестимо!
Ведь Объединение нам,
Закрывшись, сдало, «не просыпавши мимо»,
А мы переводим уж вам!
- Так вот оно что! Значит, деньги-то были,
Но только Омелькин-злодей,
С другими, нарочно их нам не платили,
Морочили мозги людей!»
Да, деньги у Объединения были
И были у Томма они.
И лишь многосчётность по банкам закрыли,
Настали «счастливые дни».

И Томм – представляете?! – вновь возвратился
На место директора к нам!
А этот «невинный» исчез, испарился:
«Ушли» или вылетел сам.
И в недоуменье смотрели мы косо:
«Как это нам всё понимать?»
Но Томм посоветовал: «Глупых вопросов
Советую не задавать!»
Но мне без вопросов понятно всё было:
Вернули его «замывать».
Во взоре тоска у директора ныла,
Её он не мог уж скрывать.
Не все, очевидно, счета передал он.
Ему и сказали: «Тюрьмы
Не хочешь? Верни деньги все без скандала,
Хотя б докатись до сумы».
И только закончил он ту передачу
(С полгода там где-то прошло),
Как мэр всю структуру нам переиначил
И вновь от нас Томма смело.

Вот так «Теплосервис» сажали на мели.
Теперь догадайся и сам:
По что мы банкротами стали на деле:
Мы больше должны, чем все – нам,
Хоть нет капремонта и нету зарплаты?
Всё партия съела тайком.
Развал предприятий – её результаты,
Так делал подпольный партком.
И эти дела хорошо объяснили:
По что ж эти неплатежи,
Банкротства, весь бывший Союз охватили,
Республики и рубежи?
Ну ладно, в России, где «царствовал» Ельцин,
Злой гений, бессовестный бес,
Но и по республикам много «умельцев» –
Везде была КПСС.
Она одинакова: на Украине,
В горах ли, где правил грузин,
В Прибалтике, в Азии дикой пустыне.
И принцип везде был один.
Законы не писаны номенклатуре,
Что можешь, то делай, бери.
И волки в овечьей скрывалися шкуре.
Народ же – в огне пусть сгорит.
Когда ж предприятия разворовали –
«Москвич» ли, хлпчатый гигант, –
К ней в кассы стекаться ручьи перестали
И кончился ихний талант:
Их «гиперболоид» уж без «пирамидок»,
Сгорели бездымным огнём.
И Ельцин к нему применяет без скидок
Стандартный «диванный» приём:
Борис, издеваясь, теперь посылает
Владельцу пустого мешка
Послание, в коем и увещевает
Зюганова Г., «старичка»:
Не спорь, мол, будь умным и не ерепенься,
А тихо «борись за народ».
Меня одолеть даже ты не надейся,
Получится наоборот.
А тот возомнил, что его испугались,
Что «через себя преступил
Борис», мировую раз здесь предлагали.
«Ага! Значит, силой я был!»
Так он одолел этот «гиперболоид»
Без Чёрной, ужасной Волны.
Но нам уповать на «диван» тот не стоит:
В музее стоять все должны.