Казань

Старшая сестра Сони Хана, с мужем, двумя детьми и грудной внучкой жили в собственном доме. У тёти Ханы был большой дом. Её мужа Исаака, красивого, высокого и крепкого мужчину, почти не бывало дома. Умелый столяр, он частенько работал где-то далеко, и уходил на целые дни.
   У них уже жила пара более зажиточных дальних родственников Ханиного мужа. Те  бежали из Москвы с сыном Лёней, Мусиным ровесником и его младшим братиком. Мать их, Роза, была очень красивой, всегда прекрасно одетой женщиной, в ароматном облаке духов. Отец Лёни в Москве работал в торговле, и в Казани сразу легко устроился на такую же работу. Это помогало выживать и приютившей их семье Сониной сестры.

Размещалась богатая родня в просторной главной «зале». Там стоял биллиардный стол, и ещё вполне хватало места всем  четверым постояльцам.
Семью бедных беженцев из Ленинграда тоже приняли, и поселили в кухне.   

Та зима была морозной. Входную дверь, ведшую прямо в кухню, закрывало тяжёлое одеяло, сплошь покрытое инеем. Весь холод оно брало на себя, и в доме было тепло.             
Муся с тремя братьями и мамой помещались в этой кухне, где в закутке за печкой, куда поставили солдатскую узкую железную кровать, и тумбочку. Вот и всё хозяйство. Даже занавески не было, проходящие мимо задевали волосы спящих.
На кровати ночью спали мать с Мусей и трёхлетним Мишенькой, когда его чудом отыскали в одной из больниц города Днём же два старших брата, которые
сразу устроились на местный завод, работать в ночную смену. Как они вдвоём помещались бог весть. Солдатская кровать, наверное, предполагала, что и во сне руки надо держать по швам, больше никак не поместились бы они даже у одного солдата.
 
Дальше по коридорчику после кухни были две комнатки без окон. Одна - Мусиной двоюродной сестры Зои,и её новорождённой дочки. Та всё время плакала по ночам –  у Зои почти не было молока потому, что всё не было вестей от её мужа с фронта.   
На любой писк малышки прибегала из соседней клетушки тётя Хана, которая спала не раздеваясь. Она кормила внучку, и успокаивала, давая любимой дочке отдохнуть.
Зоя выросла избалованная и неумелая.
Где-то ещё обитал и Зоин младший брат, в каком-то закутке под лестницей.

Муся вытянулась в свои четырнадцать лет тоненькой былиночкой.
Как только они добрались до Казани, она сразу же начала учиться снова в шестом, практически пропущенном из-за войны классе. Сын богатой родни и одноклассник, Лёня жалел её, подкармливал тайком от своих, угощал даже невиданным ею шоколадом.      
   Она вела скудное хозяйство своей семьи. Стирала насквозь промасленные рабочие робы братьев, и единственное у них постельное бельё.  Всё это конечно же руками, в огромной железной лохани,чёрным вонючим жидким мылом, таская с плиты тяжеленные ведра с горячей водой, и обмерзая от ледяного полоскания.

Тётя Хана, теперь уже опора двух родственных семей, крутилась, как могла, что-то доставала, перепродавала. Женщиной она была энергичной и стойкой.
Несколько раз Мусе пришлось тоже участвовать в этой добыче. Ей велели доставлять на продажу пирожки в тяжеленной корзине откуда-то из далёкой окраины.  Идти надо было по большому замёрзшему озеру, но дрожала она не только от холода. Угнетало чувство опасности. Хотя ей ничего не объясняли, но она нутром знала, что всё это запрещено, и грозит тюрьмой. Ни одного пирожка она себе съесть не позволила. И когда пирожки эти лежали в доме, никому взять их было нельзя – это товар. На шкафу у тёти Ханы растекались от старости слипшиеся сахарные конфеты, но даже ими угощать бедных родственников хозяйке как-то в голову не приходило. 
    Питались Мусина семья отдельно, на заработки старших братьев, ещё подростков, Рафаила и Матвея. Их мать, Соня, проводила целые дни на базаре и продавала всякую мелочь: спички, самодельные сласти. На пятерых этого едва хватало даже при её способностях готовить из ничего. Поджаренная картофельная кожура, пшенная каша с воблой, чёрный хлеб с луком, подсолнечным маслом и горячей картофелиной – это настоящий пир, случавшийся не часто, а чувство голода и холода были постоянными, непроходящими, но так и не стали привычными.
Так прошёл почти год из срока, отпущенного человеку на прекрасную юность.