лирическое почти отступление

Заливаюсь я соловьём залётным о пернатых, вот и Фиш-Ка собралась обзавестись вороной либо вороном, даже имя припасла...
Ворон, на самом деле, птица серьёзная, эвон в Тауэре на всех языках (включая русский и японский) лозунги развесили с предупреждениями не совать им пальцы и другие какие анатомические образования, мол, во избежание - то ли потому, что предкам милых птичек казнённых скармливали, то ли потому, что их самих так мясом кормят, что наши тигры позавидовали бы, увидев...
Так что идея завести такого и назвать Кузлом, конечно, хороша, но чревата...
И не только осложнениями в доме, но и появлением у меня новой сюжетной линии -

ведь до ворона у нас был Кузя...

Вывезла я матушку в Карлсбад на воды, три недели прогуливала там (таскала, как муравей дохлую гусеницу, дочерний долг исполняя), и, мечтая вернуться на работу и, наконец, отдохнуть, приехала домой.
Дверь нам открыла дочурка в домашнем платье с непонятным цветным меховым помпоном на плече - как раз на уровне моего носа, по которому при шевелении помпона и прошёлся длинный лысый хвост, сразу же изящно обвивший мой протянутый в немом вопросе палец...
После чего помпон развернулся усатой мордочкой с круглыми чёрными бусинками глаз в серо-чёрных "очках" и - в тёмной "жилетке" капюшонного окраса во всей красе предстал передо мной крыс Кузя, в  штанах белого меха, напоминающих кальсоны, поскольку из них торчали босые "ножки", и... он волочил за собой, как Дед Мороз мешок подарков, явные признаки своей гендерной принадлежности...
Пацан рос смышлёным, резвым и забавным, в первые же месяцы пришлось сменить ему имя, после того, как однажды в кафе на глазах у изумлённой публики из капюшона дочери крыс резво выбрался на запах шницеля,  манивший в тарелку её жениха, пробежал по руке на стол, забрался в оную тарелку, взял в "руки" шницель, слегка превосходящий его размерами, на задних лапках на реверсе выволок его из тарелки, оттащил на угол стола и, взгромоздившись сверху  для надёжности, отогнул на себя край и приступил к трапезе... С тех пор его звали Шницелем, либо коротко - Шниц.
И разъелся он до весу в полкило, а о попытке посадить обжору на диету - потом...