По закону невезенья

ПУСТОТА

За окном темно и густо
расстилается туман.
На Душе легко и пусто.
И пустой давно карман
с незаштопанной дырою,
не хранится мелочь в нём
и купюры, я не скрою,
словно бы горят огнём
исчезают будто в бездну.
Пепел сыплется вокруг,
и последнюю надежду
потеряли мы не вдруг –
по закону невезенья,
по закону лживых дней.
Нет ни капли угрызенья
за безрадостность дождей,
выпадающих отвесно
прямо в Душу... Суета
стала мне не интересна
жизни этой пустота.


МОЁ...


Моё нежелание часто
становится в позу козла,
который до одури счастлив –
 с него как с козла молока,
и шерсти немного, копыта,
рога да еще борода.
Он сена-то ест не досыта,
и лишь выручает вода.
Напьётся и ходит по весям,
не свой будоражит народ.
Порою бывает он весел,
шагает и только вперёд.

Моё невезение в этом
козле отпущенья живёт.
Его называют Поэтом,
он песни степные поёт,
плюёт на пейзаж зарубежный,
смеётся в тумане дождей
и матом всех кроет безбрежным...
Наполненный с верхом идей,
шагает по слякоти века,
себя, обдавая грязцой
умытого кровью совдепа,
сбежавшего в поле трусцой.

Моё унижение вскоре
становится взлётом мечты.
Сияют осенние зори,
пылают из лета мосты
калиновым пламенем грусти,
метелью метёт листопад...
И только сиреневый кустик
зелёный безумию рад.
Стоит в ожидании снега
под окнами наших хлопот,
уставший от летнего бега
он словно уже не растёт.

Моё онемение в счастье
смотреть на пожар без огня,
и в каждое сердце стучаться
стихами заветного дня,
поэмой, романом открытий
простых человеческих Душ.
Сижу одинокий небритый
и слушаю ветреный туш
за окнами лёгкой удачи
на поле осенних тревог,
где снова бездарно судачат
и прячут поглубже восторг.

Моё уважение мнений
становится личным клеймом
из новых заумных гонений
на выпасе знойно степном,
гуляний, безнравственных пьянок
под музыку гимна рабов,
под звуки надтреснутых склянок,
подпиленных грустью столбов,
упавших на тень отраженья
забытых навеки имён,
где ходит моё уваженье
под маской суровых времён.


***
Печаль заструилась по лесу
звенящею грустью листа,
где облако нити развесив,
плывёт по реке от моста
в осенние дни золотые,
застывшие в глади речной,
в безмолвье до нельзя простые
в сторонке печально степной.


НА  ОСЕННЕМ  КУТЕЖЕ

На пути в иные дали
повстречались фраера.
Не таких ещё видали.
Под студеные ветра
распевали песни лета
на осеннем кутеже
до печального рассвета
и до срыва в вираже
при подлёте к невезенью
на метельном витраже,
зарисованного звенью
словно поле в мираже
утопает в волнах грусти
появление мечты,
где опять за слово бьются
своенравные, а ты
остаёшься в беспокойстве,
приосанившись в бреду
необдуманного свойства
на высоком берегу.


ПОД  ОБЩИЙ  ВОСТОРГ

Всё ближе развязка и ближе
порою в осенних стихах.
И волнами выступы лижет
река с тишиной. Впопыхах
мне хочется крикнуть об этом,
но голос сорвался вчера
с обрыва печали с рассветом
при пробе статейной пера
я снова вставал на обломках
безрадостных в море вестей,
меня отвлекали околки
от бешено гнусных страстей.

Подолгу бродил, наслаждаясь
печалью осенних листов.
Пред будущим всё-таки каюсь,
люблю несуразность стихов.
В стихийном развитии этом
мне видится лёгкий испуг
в несказанном слове Поэтом,
замкнувший безрадостный круг
обещанных в жизни неистовств
в сумятице горьких речей,
окрашенных краской землистой
под пологом тёмных ночей:
без лун и без звёзд, но с дождями,
с ветрами душевных тревог,
когда мы ходили задами
в деревню под общий восторг.


НЕ  ОТРИЦАЮ

Я – графоман! Не отрицаю.
И даже более того.
В себе Поэта порицаю,
в себе я не люблю его.
Он наглый, где-то хамовитый,
не знающий предела хвастовства.
Не лаврами, шипами он увитый.
И капельки от мастерства
в нЁм не было, и нет в помине.
На интуиции живут стихи,
сгорают пачками в камине,
когда в поленнице сухи
они – горят без дыма грусти,
как будто газ, а не дрова.
Тепло со светом нежно льются,
приятные на слух слова.