Входящие - пусто, исходящие - также

Входящие - пусто, исходящие - также.
Вернувшись за временем пишет рука.
Я стану всему поколению стременем,
высшей точкой пространства, наверняка.

А ты больше не смей забирать меня
ото всех поцелуями.
Потому что не любишь, а может и любишь,
но не мои глаза.
Юность моя вороным конем по полю, навстречу пулям.
Радость моя, слезы мои, моя весна.

Кобальтовая сеточка - узор на чайнике ЛФЗ.
Мамины ароматы на полках -
Шанели, Трезор, ОргАнза.
А я в тайнике, в своей "горнице",
У меня здесь всегда свежий чай и панцырь.
Отсюда я наблюдаю за миром,
Тут мой вневременной лифт, межпространственный карцер.

Как зернышко в сотне зерен
в горсти у сеятеля.
Как одна волна среди тысяч других волн
посреди моря,
я мечусь и сгораю,
создаю деятельность.
я копирую, отрицаю и добавляю соли.

Разбавляю, взбалтываю, но не смешиваю.
Варю снадобье, эликсир жизни,
заклинания повторяя.
И когда я пишу, порой нескромно и безмятежно,
на самом деле - я с тобой разговариваю.

Пишу не беспричинно гибко,
не беспричинно пылко.
Можно свалить все на возраст, душевную стужу.
Можно свалить на события,
на лафу в универе, на дружбу, а можно
просто, по - человечески,
заглянуть в душу.

Один человек недавно мне показал,
что можно быть искренней.
Что можно из этого, без отрицаний
сделать один вывод:
лучше честно рвать и метать,
дать волю душевным искрам,
чем самому себе лгать, останавливаться,
самого себя подменять, а после этого гаснуть и виснуть.

Это все так, от душевных порывов.
Потому что обычно меня называют "штиль".
Но как и у любого другого такого же океана,
у меня про запас и шторм и соленая пыль.

Если меня отпустят по Свету,
я буду летать - колесить из страны в страну,
буду искать места, где бушует лето,
буду слать для семьи открытки,
и тебе, читатель, может быть тоже пришлю одну.

В планах Рим, Париж и Америка.
Копенгаген и Амстердам с Северным полюсом.
Индия и Китай, вся средняя Азия
и Африка с ее правым берегом.
Надеюсь, мысли мои материальны, и я буду скоро
вдыхать ароматы Востока и Юга, и остальных частей глобуса.

Так вот если меня отпустят в свободное плавание,
я,скорее всего, по прибытию в первый прибрежный город,
упаду на песок, от моря на небольшом расстоянии греться.
Но есть одно "но" :
отпустит ли меня мое истощенное сердце?
Отчалит ли вместе со мной от домашней гавани?

Желание и надежда.
Капля сомнений.
Добрая горсть попыток,
и чекушка любви -
эликсир жизни будет готов и я вас позову.
Ну а ты, хотя бы на чай вечером позови.

Потепление.
Пока не глобальное, просто весеннее.
Сегодня ко мне в окно залетел здоровенный шмель.
И по крыше моей уже ходят первые пассажиры,
интересно, что будет, если дворник закроет чердачную дверь?

Им придется тогда ночевать под звездами!
Или, может, у них есть с собой волшебные лестницы?
Пассажиры - парень и девушка, и это прелестно,
это серьезно.
В эту ночь они могут оставить в памяти вечность.

Кстати, если я все же пишу избито, грубо,
пошло, слишком открыто, или наоборот -
напиши мне письмо,
или скажи в лицо: "Сиди со своим корытом! И хорош мечтать
и строчить на измене, поджимая левой ручонкой кольцо!"

Вот что важно, пожалуй, а про эту сладкую парочку,
я все думаю, и как им не до себя?
Хотя, возможно, то ли я не могу жаловаться,
то ли я о людях и к людям слишком любя.

И самой утонуть бы...
Так дай мне силу!
Мне толчка бы, лишь одного толчка.
Если ждать щелчка в голове,чтобы понять,
что за ней - хоть в могилу,
так, кстати, можно могилы дождаться вполне и сполна.

Все ли грязное - грязно, чистое-чисто?
Спасение - в добрых делах?
Омут - в любви?
Жизнь - в детях, то есть в продолжении жизни?
Смысл - в них же?
А смерть - в крови?

Если так заложено генетически,
от чего ж над могилами напускаем мы ливни слез?
Ведь если это предположить, чисто гипотетически,
мы и живем совсем не всерьез.

Вот и когда я уеду, буду любить одного человека
и скучать по семейным моим,
буду потерянной точкой на карте,
буду писать как взволнованный пилигрим,
буду меньше думать и жить так, как хочется жить,
может быть НЕ буду в минуту сердечной боли,
каждой буковкой в слове, в каждом слове -
скорбь и боль отражать и плодить.
Я буду точкой, как миллиарды других земных пикселей,
может быть.


Рецензии
Читая ваши стихи, Александра, я подумал, что поэзия часто бывает свидетельством существования, уликой, доказывающей жизнь поэта. И вот, прочтя ваши немногочисленные стихи, я удостоверяю весь этот мир в подлинности вашего существования. Вы жили, вы были здесь, и были во всех подробностях, вы выражали невыразимое и отражали неотразимое, вы искали для этого небывалые слова, вы сравнивали людей в человеческой толпе с пикселями, вы были взволнованным пилигримом, вы жили всерьез и не относились к этому всерьез, вы иронизировали над ливнями слез, пролитыми над могилами, сомневались, что грязное - грязно, чистое-чисто, и что спасение - в добрых делах, вы ждали силу и сомневались в смысле долгого ожидания этой силы. Чему же учили ваши стихи? Тому, что люди подробны, и уже за само множество неисчислимых подробностей их мыслей, чувств не только достойны глубокого понимания и всепрощения, но и категорически не заслуживают предательства и даже просто злости. Злость упрощает. Возможно, она и есть упрощение. Ваши стихи свидетельствуют о сложности мыслящего существа и учат доброте.

Илья Хабаров   27.01.2020 00:59     Заявить о нарушении