Усё во мне шавелится!..

«УСЁ ВО МНЕ ШАВЕЛИТСЯ!..»
«Ведогонь-театр» встретил 1993 год новым спектаклем «Пахомушка»

О жанре

Официально жанр спектакля определяется как «досюльная святочная игра-фантазия на материале подлинных фольклорных записей». Сюда хочется добавить своё определение: спектакль-лубок. И не только потому, что на сцене во всю стену скопирован знаменитый лубочный «Кот казанский». Весь спектакль решён в духе ясной, краткой, ироничной картинки-карикатуры, в которой фигуры имеют трёхмерную плоть. Правда, в конце спектакля шутовское действо сменяется торжественно-серьёзным, где те же народные фигуры становятся по-настоящему объёмными, обретя новую координату – духовную. Эта концовка, конечно, не лубок. Но её превосходный аккорд только подчёркивает то, что жанр спектакля не может быть определён одним универсальным словом.

Немного истории

«Пахомушка» относится к тем народным театральным пьесам, без которых не мыслились старые русские праздники, особенно святки и масленица. Обычно такие пьесы имели много вариантов. Но «Пахомушка» сохранился лишь в единичной записи, сделанной в 1926 году в Заонежье. Эта запись носит эскизный характер и в антологиях занимает всего 3-4 странички. Вариант, созданный и поставленный М. Велиховой в «Ведогонь-театре», сохраняя основные сюжетные эпизоды (сватанье, венчанье, брачная ночь, отъезд на отхожий промысел), дополняет их новыми (святочное гаданье, колядованье, Венерочка).

Но главное...

Но главное – что влито в эти мехи. А влито такое новое вино, что опьяниться им можно, кажется, от одного только чтения «либретто» (будь оно где напечатано). Никакого раболепия по отношению к первоисточнику! Так, спичечный коробок – пародийное паникадило у попа (П. Грудцов, А. Перов) – заменён более гротескным лаптем, болтающимся на верёвке, а в венчальном наставлении попа тусклое «Пахом, Пахомихи не бракуй» заменена озорным «Пахом, Пахомихе не бракуй». Большинство реприз исходного текста вообще опущены – они уступили место искромётному фольклорному слову. И это вполне соответствует заявленному  жанру: «игра-фантазия».

О слове

В спектакле много слова – по-далевски, «живого, великорусского». Если уж придурковатый Пахом бранится: «Скороспелая, нетярпёжная, ох, мужалюбная!», то остальные герои и подавно «лапочут, что лягвы кувыкають». Это слово загадок и частушек, словцо орешковое, образное. Хотя порой грубое. Но не грубее народа.

И охальное тоже. Один из парней, подглядывающих за молодыми в брачную ночь (А. Степанов), наставляет Пахома: «Чё стал, как рак на мели? Обклешни ея! Гни, покуль не треснет!» Другой парень, расхваливая невесту, не забывает напомнить о таком её достоинстве, как «юбке волосатой». И это не самые яркие примеры.

Если кто-то скажет, что, мол, спектакль этот – не для ханжей, то с ним можно согласиться, но можно и ответить: именно для ханжей. Специально для них в спектакле старик (С. Курляндский) поёт:

                Старику-та триста лет.
                А старухе двести.
                Помогите старику
                На старуху влезти.

А старуха (Е. Шкурпело) в ответ:

                Говорят, что я старуха,
                Только мне не верится!
                Ну какая ж я старуха –
                Усё во мне шавелится.

А игра?

О игра! Тут двое великолепны: Пахом (П. Курочкин) и Пахомиха (Н. Табачкова). Наталья играет так, что вместо всех описаний надо просто стать перед ней на колено, положить руку на сердце и сказать: «Я восхищён!»

Другие герои менее индивидуальны – таковы их роли, они безымянные, номерные. Но фон они делают добротно. Велика ли, кажется, хитрость: 2-й девке, на колени которой сбегу сел нетерпеливый Пахом, спокойно ему отвесить: «Скосил харю пёсью. Али голодуешь?» Но и это надо уметь сделать так, чтобы было загляденье. Елене Дегтярь это удаётся. То же можно сказать и о Юлии Романенко. Вообще, девки и парни просто играют самих себя, что и лепо.

Остальные элементы

Динамика – не застойная. Сцена сменяет сцену, герои постоянно в движении и в преображении. Пластика изящна. Костюмы, маски смешны. Условностей – в достатке. Банька, например, подана так: над голыми ногами – полотнище, на нём – краской – веничек берёзовый, за веничком – треугольник «юбки волосатой» (худ. А. Романов).

Музыка: свыше десятка народных обрядовых песен (муз. руководитель всё та же Н. Табачкова).

Зрители

«Пахомушка», – конечно, большая творческая удача театра. Театра, одна из основ которого определяется как этнографическая, фольклорная. Но куда падают эти зёрна? Не на голые ли камни?

В ночь перед Рождеством, 7 января, ряженые ведогоньцы вышли на площадь Юности в Зеленограде. Светили фонари, шёл легкий, как кружево, снег. Ведогоньцы разыгрывали одну потеху за другой – из народных игр. Но площадь была пуста. Потом прошли мимо двое тупо пьяных. Один из них смотрел-смотрел на ведогоньского Деда Мороза (А. Васильев) и сказал: «Молодец, бля! Живи сто лет».

Других зрителей, кроме меня, так и не появилось. О народе как участнике гуляний вообще говорить не приходится. Таково состояние общества.

И всё же «Ведогонь-театр» начинает входить в сознание города. Вот-вот, и вопрос «Нет лишнего билетика?» станет задаваться у входа в театр. А на «Пахомушку» – в первую очередь. Тем более, что спектакль-то «досюльный» – играется только на святках и на масленицу.


«41», № 9, февраль 1993 г.