Говорят, я боевая

Говорят, я боевая.
Боевая – на беду.
Я и море перееду,
И болото перейду.

Эту частушку любит исполнять зеленоградка Капитолина Александровна Трофимова, женщина, в судьбе которой нашли отражение оба смысла слова «боевая» – сугубо военный и черта характера.

*  *  *
Ты, залётка, не балуй,
При народе не целуй.
Поцелуй наедине,
Тогда слаще будет мне.

Есть особые люди – навеки 14-, 19-, 45-летние. Те, кто пережил войну или погиб на ней, навсегда впечатаны в тот возраст, в котором их застала война. Погибшие – потому как иного возраста у них никогда не будет. Уцелевшие – потому что память никогда не даст им забыть то время.

Капе было 14 лет, когда в её родное село Костыри на Смоленщине вошли немцы. Её отцу Александру Петровичу Марченкову – 45. Он, крестьянин, за свою недолгую жизнь успел повоевать и на «империалистической», и на гражданской, и в Великой Отечественной. Погиб партизаном в 1942 году в бою у дер. Быки под Ельней.

Но полностью – один к одному – название повести Г. Бакланова «Навеки – девятнадцатилетние» подходит к Капиной тёте – Анастасии Игнатьевне Герасимовой.

Капитолина Александровна хорошо помнит Настю. Ведь та после ранней смерти её родителей воспитывалась в их семье, была не намного старше Капы, и они были как сёстры.

– Моя тётя была симпатичной девушкой, – вспоминает Капитолина Александровна. – Из-за этого её сначала даже приходилось прятать от немцев. Помню, затолкали её под печь, она там двое суток отсидела, а потом никак не могла вылезть. Пришлось печь частично разобрать, чтоб её освободить. Потом надели на неё рваньё, вымазали под дурнушку и проводили в партизаны.

Там, в партизанах, она свою привлекательность использовала в борьбе с врагом. Настя ловка была добывать «языков». С группой бойцов шла в деревню, где находились немцы. Партизаны оставались неподалёку в лесу, а она подходила к какому-либо Гансу, приветливо улыбалась ему и говорила: «Шпацирен? Шляфен?» Пойдём, дескать, погуляем и поспим. Немец шёл вместе с ней в укромное место, в лесок, и тут-то Настины соратники брали его тёпленьким.

Так повторялось много раз. А затем произошла трагедия. Очередной немец никак не хотел отходить чуть подальше, требовал отдаться ему немедленно. И хоть успела Настя выстрелить из небольшого пистолета, немец убил её кинжалом.

*  *  *
У меня четыре брата,
Два на фронте, два в лесу.
А которые в лесу
Я им разведку понесу.

Братьев у Капы не было, но много других родственников воевали и в армии, и в партизанах.

– Вообще, весь наш край был партизанский,  продолжает Капитолина Александровна. – Моя мать часто ходила в лес к партизанам, рассказывала им про обстановку в селе. В село тоже приходили они, по ночам. Их поддерживали многие.

Но были и полицаи. Эти – хуже немцев. Однажды провокацию устроили. Ночью у женщины в окно раздался стук. «Кто?» «Партизаны. Дай хлеба!» Она им вынесла буханку. А днём её взяли, предъявили хлеб как улику и назначили розги. Посекли сильно, она от этого вскоре умерла.

А меня хотели угнать в Германию. Для угона молодёжи в село явились немцы. Сказали моей маме: «Приведи дочку!» Мать спрятала меня в снопы, а привела им мою маленькую сестрёнку – сделала вид, что не поняла. Их заперли в сарай. Но ночью они из него выбрались. Я же ещё днем из снопов вылезла и побежала в лес. Немцы обстреляли, да не попали. А я долго лежала в кустах, дожидаясь, пока немцы не уйдут из села. Но от голода и холода была слабая и больная.

*  *  *
Ой, спасибо моей маме,
Что такую родила.
Хоть какое дома горе –
Я весёлая всегда!

После войны Капа с сестрой завербовались в Москву на стройку. Много лет жили в подвалах и общежитиях. В 1967 году Капитолина Александровна с мужем и сыном переехали в Зеленоград.

Мать её, Феодора Игнатьевна, получала за погибшего мужа-партизана 17 рублей пенсии. В 1976 году, когда она жила уже с младшей дочерью в Москве, ей пообещали прибавить 10 руб. Дочь привезла её, очень слабую, в Москворецкий райсобес, и, пока ждали очереди в кабинет, мама умерла. Подошла к батарее, вроде руки погреть, и стала падать.

Дальше – новые беды. Умер у Капитолины Александровны муж. Настигло несчастье и единственного сына. На Юру напало хулиганье, ограбили и сделали инвалидом. Теперь у него нет глаза, порваны в ноге связки.

Капитолина Александровна никак не может смириться с тем, что следствие не установило виновников. Несколько раз обращалась в прокуратуру, называла имена злодеев. Сейчас дело вновь возбуждено, но результата пока нет. Зачем это ей нужно – ведь здоровье сыну не вернёшь? Да, это верно, но ведь если виновников установят, они будут платить сыну за погубленное здоровье. И хоть немного жить станет легче. Ведь на 300 тысяч пенсии, получаемой каждым из них, прожить трудно. Поэтому и приходится Капитолине Александровне, а она сама инвалид II группы, подрабатывать на 70-м году жизни...

– Положение такое, что хоть в петлю лезь, хоть песни пой. Я предпочитаю второе. «Боевая – на беду», то есть беда заставляет быть боевой. Частушки – в них вся моя душа. Ещё с деревенской поры, от мамы моей, я знаю их сотни. Выступаю часто. Вот завтра – в ЦСО «Зеленоградский», послезавтра – в «Солнечном», затем – в «Ковчеге». Сшила себе 3 наряда: цыганский, русский и смоленский. Беру в руки балалайку и – веселись, народ! Все, кто слушает, очень меня потом благодарят.

Участвую в конкурсах. Вот недавно, в 1996 году, получила диплом лауреата фестиваля народного творчества «Играй, гармонь!», приуроченного к 850-летию Москвы.

А хотите, я про газету «41» пропою:

В «41-м километре»
Пишут замечательно.
Но про наше униженье
Слушать нежелательно!..

*  *  *

И думаю я: какой же нравственной силой народу надо обладать, чтобы слова частушки «хоть какое дома горе – я весёлая всегда» являлись признаком не морального уродства, а необходимой, наперекор всем бедам, стойкости! Той стойкости, которая и страдания способна переплавить в сердечную горькую игру, чей жанр установился у нас уже давно:

Я страдание-игру
Лучше милого люблю.
Когда буду помирать,
Прошу страдание сыграть.


«41», 8 июня 2001 г.