Он расчёсывал броню

ОН РАСЧЁСЫВАЛ БРОНЮ
Памяти Эдмунда Иодковского

В 1965 году Эдмунд напечатал нечто вроде похвальной рецензии на мою готовившуюся к выходу первую книгу стихов. Между тем, тогда эта книга не вышла, и выйдет моя первая книга только в нынешнем году. Получается, что Э. Иодковский анонсировал (авансировал!) мой труд, опережая время почти на треть века. Да, мой старший поэтический брат был щедр на поддержку.

Тогда, в середине 60-х, он вёл литературный кружок в Бауманском училище, где я был студентом. В «ракетном колледже», куда и пройти-то без спецпропуска было невозможно, он был посланником иных измерений, в нём жили степени свободы недекартовых координат, он учил математической точности вдохновенного слова, он водил нас среди средневековых башен сонетов и по диким зарослям верлибров, он расчёсывал броню нашей заскорузлости.

Этот кружок дал нам много. От Эдмунда мы узнали «небытийную» литературу – ту, которая тогда для большинства была в небытии. Мы узнали Хлебникова, Кузмина, Вийона, Холина, побывали на «карнавале» Бахтина. Он приводил к нам интересных людей – от Дира Туманного до Владимира Турбина. Он близко подвёл нас к выхлопной трубе счастливого советского общества – СМОГу.

Мы любили тогда играть словами, всё переиначивать. Так, многотиражку нашу – «Бауманец» называли «Женьминьжи-бауманец», а Эдмунда Феликсовича – «Феликс Эдмундович», хотя, конечно, эти два человека были антиподами не только в именах-отчествах. Иногда игра принимала дурной оборот – необычное имя и фамилия Учителя искажались в непристойном духе, который затем был повторен «духовной оппозицией». Но это был разный дух! Мы – Эдмунда любили.

Ещё не минуло года, как мы с Эдмундом смотрели его семейный альбом фотографий – лучезарные моменты молодости, дым поэтических вечеров, могилы его отца и матери. Тогда Эдмунд сказал, что, по магическому сочетанию цифр, его роковой рубеж приходится на 2001 год. И мы сошлись на том, что ему ещё долго надо быть тяжеловозом его замечательного дела – газеты «Литературные новости», что ему очень подходит его непенсионное богатырство, та его грация, которой не мешало ни отсутствие галстука, ни вечно стоптанные башмаки. Рядом на диване неугомонно крутилась его маленькая Настя...

1994