О нелепостях моих - подборка

***
Тишина и грусть – нелепость,
и надежда на успех.
Тлела нежность тихо летось,
вызывая в людях смех.
Одиозность поведенья
радует меня в рублях.
И напрасны опасенья
не заключённые в стихах.


РОЖА  НЕВЕЗЕНЬЯ

Снова в позе идиота
и смеюсь до тошноты.
А на глупости нет квоты,
нету квоты темноты,
на слова из песен грусти
и на вздохи при луне.
Сальто странное на брусьях
приходилось, но не мне
выполнять в осеннем зале
под аплодисменты в дождь.
Узелками слов вязали,
унимая в теле дрожь,
и волнение тревоги
отступало в никуда.
Наши пенились восторги,
и смывала их вода
омерзительного смеха
под презрительность толпы.
В облаках была прореха
и ныряли, как столбы
звёзды, исчезая ночью
в небесах пустых затей.
Рожу невезенья корчил
мне заоблачный злодей.


СТЕПНОЙ  РУЧЕЙ

Я понимаю, грусть напрасна.
Ужасно думать, что не так.
Калина красная у прясла
роняет ягоды в пятак
на снег осенних расстояний
в ущербном месяце страстей
под бурю ложных расставаний
с атакой старых крепостей
построенных в песчаных дюнах
воздушных замков. Но закат
шумит и стонет, ветер дует
на раскаленный циферблат
часов забытого пространства
в ином безмолвии ночей.
Не всё, как видите, напрасно,
нам говорит степной ручей.
Стекающий с обрыва грусти,
он падает отвесно вниз
и, разлетаясь брызгами без хруста
опять он начинает жизнь.


ЗАУРЯДНОСТИ  ТОСКИ

На пороге невезенья
я стою в который раз,
наблюдающий мгновенье,
сочиняющий рассказ
о беспечности осенней
на закате в судный день
неоплаченных мгновений,
уносящихся под тень
осмеяния до хруста
в грешных мыслях свысока.
Я шагаю вновь по грусти,
протекает где река
опрокинутого счастья
с переборами тоски.
И не хочется смеяться,
рассыпая на куски
однозначность отрицанья
всей нелепости Земли,
выходя на порицанье,
где метели замели
след осеннего унынья
под снегами за окном,
устремившихся отныне
в измерении ином
недоступном пониманью
заурядностей тоски,
закрывающею дланью
нежелания куски,
разлетающихся в слякоть
мерзопакостных времён.
И не надо Душу лапать,
и не надо бить ворон.
Пусть останется, как было,
пусть останется как есть.
Сердце что-то вновь заныло.
Пошатнулась что ли честь?
Я не ведаю, но знаю
состоится торжество,
потому стихи кропаю
даже я на Рождество.


НА  СКЛОНЕ  РАЗВЯЗОК

Зачем, объясните, печали
меня посещают опять?
Зачем на меня закричали
ветра, повернувшие вспять
пространство осенней тревоги
в безумстве дождей и ветров.
Я снова стою на пороге,
кричу я ему: – Не игров!

Мне хочется в миг неудачи
смеяться над хилой мечтой,
которая изредка плачет,
сверкая своей пустотой
на склоне осенних развязок
под свист проводов под окном
задумчивых песенных сказок,
влетающих тихо в наш дом.


***
Грусть осеннего разлива
бродит, пенится листвой,
опадающей, как слива
расцветающей звездой,
отражается по лужам
и заглядывает к нам
на весёлый лёгкий ужин,
иногда и по утрам
закружит листвой опавшей,
снегом вдруг запорошит.
Иногда бывает страшно,
иногда вдруг рассмешит.


МАРШАЛ-ЗВЕЗДА

Округлив неизвестность покоя
до не цельных, но круглых нулей,
задаю я вопрос: – Что такое
отрешенность густых тополей?
На бульваре охоты и плясок,
за туманами вербных цветов.
Я с собою бываю неласков
под навесом пустынных стихов,
проливающих свет на дорогу
в темноте задушевных бесед,
приводящих меня не к порогу,
а в пижонисто-честный секрет,
за которым скрывается совесть,
заскучавших в углу фраеров.
Независимость чистая – повесть,
заключенная в скобки ветров,
уносящих тепло с листопадом
в незнакомую даль навсегда.
А на небе печальным парадом
вновь командует маршал-звезда,
что видна лишь в просветы тумана
на безлунном пространстве небес.
И, как будто её из кармана,
извлекает любитель чудес.