zara

Ты приезжаешь на Прорезную и одним взглядом говоришь мне: "Сдавайся!"
Я дышу передавленной диафрагмой и пытаюсь не поддаваться,
и пытаюсь держать удар, будто мне восемнадцать лет,
будто я - погибающий от осколочного молодой кареглазый кадет!
Ты берешь меня на руки, смотришь вслед:
- Когда это все закончится, маленькая, у нас будет свой бассейн,
и перспектива дожить до ста.
Я клянусь себе, что не верю. Но у тебя рост и голос, и в плечах верста -
и я пропадаю пропадом, и голова пуста, лишь салюты по всем позвонкам хребта.
Мои духи горькие, загоревшие ступни в сланцах,
и в такси на вокзал, едва губ касаясь, сбивчиво целоваться
словно в последний раз, словно этот мир закончится в полночь,
словно мы выцвели на фотографиях, из шампанского превратились в горечь,
будто не было этого мая, каблуков сломанных, писем и карт,
будто мы счастливы - с разными, правда, и на разных живем полушариях,
вселенных, в разных системах координат!
но Ира меня уверяет, мол, "я никогда не устану ждать",
ты мне в плечо губами "заебёшься такого ждать"
и, на меня нарочно не глядя, горьковато и жутко смеешься,
будто знаешь нашей давности сроки
и величину у моей строки,
и то, что у слез летних себестоимости не бог весть как велики.
Хочется в такси этом ехать по кругу, не останавливаться и целоваться,
чтоб ни перрона, ни поезда, ни чертовых папарацци...
И я на юге выгорю кольцами серебряными, тайскими, древними,
и если не встретимся больше, ты помнишь - размера семнадцать.