Я ближнего ударю...

Я ближнего ударю своего
неосторожным, кипячёным словом,
и передернёт жалкого его,
как будто он почувствует такое,
что заставляет плакать малыша
и под ноги родителям бросаться,
что старого спокойного бойца
заставит не на Жизнь, а На смерть драться...
И подло я сожму свои уста
В кривой улыбке жёсткого ужимка,
протест во мне, как алая волна
Снесёт его, и в ощущенье пылком
я посмотрю в бесстыжие глаза,
пусть близкого, но в сущности подонка,
И пусть хоть что-нибудь он спросит у меня,
наперекор богам убью, как волка.
Хоть волк - животное, и в толк
Ему не взять, что тут гремит война и эти немцы,
он выше и духовнее тебя,
инстинкты, побеждая ежедневно,
Животное не сделает добра,
но зла такого вовсе не поддержит:
волк не убьёт как ты несчастное дитя
с глазами, в чьих огонь тоски вселенской...
Его ударю, словом острым я,
патроны кончились - и пусть,-
умру мгновенно
не от того, что кончилась игра,
а от того, что всё пришло к сравненью,
что на войне все средства хороши,
и что восстание - как высшая награда,
Духовное и кипячёное моё
войдёт в него, засядет где-то в память.
О, ближний, знай! Восстание- не грех,
С оружием в руках или на слове,
Доказывает русский человек
простую истину фашисту снова,
снова
кричит в волнении:
"Да к чёрту геноцид,
да к чёрту гетто,
к чёрту этот Гитлер!
Да неужели смерть дороже есть,
чем жизнь?
Да неужели я родился ради битвы?
Да неужели мир не верит в мир?»
Господь! Смотри! Ты видишь наши слёзы!?
Так почему ты допускаешь на Земле
Разруху, и войну, и смерть, и ссоры?
Так почему ж не остановишь их
Красивых, статных, молодых арийцев
В которых мысль убийства на крови,
В которых страх, и гордость, и ухмылка?
О господи! Я нарушаю сей завет,
Я убиваю, веруя в спасенье,
Хочу я рай не там, а на земле,
Хочу я хохот слышать ежедневно!
Хочу, чтобы больная моя мать
Не дождалась печальной похоронки,
И чтоб моя красавица сестра
Не плакала, молясь твоей иконке.
О Господи! Ударю я его
Своим горячим, кипячёным словом
В котором будет всё моё нутро
Безудержное, как огонь над полем.
Мне не за что народу его мстить,
Но мщу я злу и варварству такому,
Я мщу и пусть расплата – моя жизнь,
Но что же в этом сущности такого,
Когда десятки сотен малышей
В концлагерях страдают снова... Снова
кричу я ближнему:
«Да к чёрту геноцид!»
Кричу отчаянно:
«Да к чёрту моё слово!»
Мне пуля в сердце
– что же изменить?
Пусть жёстко улыбается подонок,
Но как бы ни было – прекрасный этот мир
Я покидаю, сохраняя за собою,
Всё то, что не могу я возродить
и защитить, и навсегда усвоить,
но ближнему я прошепчу: «прости»,
другого и шептать уже не стоит...
Господь, спаси людей и сохрани,
Хоть у меня и веры не осталось,
Но где-то в сердце, трепетно в груди
Горит огонь, желающий награды:
Он хочет рая,
рая на земле,
Он хочет мира,
мира и покоя,
Он верит со слезами на глазах,
Как маленький, доверчивый ребёнок,
он не кричит:
«Да к чёрту геноцид!
Да к чёрту гетто,
К чёрту этот Гитлер!»
Он у арийца ног лежа в крови
«прости»кричит,
И от того ему обидно,
Что ничего ему уже не изменить –
И пуля-дура просверлила его сердце,
Которое хотело жить и жить,
Которое хотело ежедневно
Молитвы солнцу яркому взносить,
Носить одежду лёгкую из ситца
И каждый миг любви благодарить,
И говорить, и плакать, и искриться...
Мне ничего уже не изменить,
И алая волна горячей страсти
Стекает тонкой струйкою по мне,
Стекает...по шинели моей грязной...
Мне ничего, увы, не изменить...