Зачем грущу по-русски? - подборка

В  ДОЖДЯХ  СКВОЗЬ  СИТО

Печален я. И мне понятно
зачем грущу в осенней мгле.
Повсюду солнечные пятна
плывут по лужам. На Земле
стучат ветра фрамугой грусти,
и дверью хлопают они.
И всё свершается по-русски –
не зажигаются огни
веселья в песенной разлуке,
в дождях сквозь сито на лугах,
когда струятся нежно звуки
суровой правдою в снегах,
упавшим с радостным рассветом,
печаль и грусть припорошив,
судьбу со звонким странным летом
красивой строчкою прошив
печали грустное пространство
грядою белых облаков,
вернувшихся вчера из странствий
красивой книгою стихов.


***
Халява кончилась, ребята!
За всё приходится платить.
Живём мы с вами не богато,
но не бросаем дружно пить.


***
А меня пугать не надо.
Ничего уж не боюсь.
Для меня печаль – награда.
Для меня награда – грусть.


***
Струится дождь в осенней скуке,
плывут над грустью облака,
и падают на Землю звуки.
И полноводная река
несётся музыкой унынья
в осенней сутолоке дней,
а журавли вбивают клинья,
летят печальные над ней.


ОЗВЕРЕВШИ

Был я в поле омерзенья,
где стреляли лебедей
и, дойдя до озверенья,
все кричали: "Бей их бей!"

Я стоял и горько плакал,
жалко было не людей.
А затвор всё клацал, клацал.
Жалко было лебедей.

Что я мог поделать?! Люди,
озверевши, били влёт.
Так, друзья, природу любим –
лебедей стреляем в лоб.


БЕЗЗАБОТНОСТЬ

Пахнет потом и соляркой,
пахнет потом от меня
в жизни бурной, но неяркой
без задора и огня.

Я опять купаюсь в славе
скомороха болтуна.
Не участвую в облаве
увядающего дня.

Я давно не пью по полной,
пропускаю стопки я.
Я – Поэт не подневольный.
Мне завидуют друзья

в Барнауле. Из России
уезжать я не хочу.
Я и тут под небом синим
беззаботно хохочу

над пороками столицы,
над бестактностью своей.
Золочёные петлицы
на груди блестят моей.

На костюме самозванца
орден горечи висит.
Я любитель жадный танца
и банальностей сюит,

прозвучавших откровеньем
в этой пасмурной судьбе
неизвестности с забвеньем,
что повисли на столбе.


ЗА  НЕ  ЯВНОСТЬЮ  ЧЕРТЫ

Я вчера ходил по лету,
а сегодня – по зиме
прошвырнулись мы с Поэтом
безымянным на Земле,
опостылевшего буйства
заосенивших ветров,
над которыми несутся
снова стаи облаков
по отечеству распада
независимой мечты.
За безумие – награда
вновь сожжённые мосты
в несуразность обретенья,
в обречённость суеты
под нелепостью и тенью
за не явностью черты,
подведённой в час итога
на безлунном витраже,
где безверия со стогом.
На опасном вираже
заскрипели, завизжали
песней грусти тормоза.
Занесённые в скрижали,
оболгавши заглаза,
понимают – не напрасно
происходят кутежи.
Я опять сижу на прясле.
Вьются чёрные стрижи
над печальной водной гладью
и стрелой звенят крыла.
Я иду с ручною кладью,
где тропиночка была.
Заросла она полынью.
Не видать на ней давно
надышавшихся теплынью,
и смотрящих за окно
неизвестности столичной
под опекой грустных лет,
называющихся китчем,
пустозвонных на просвет.