Джонсон

               
                Памяти моего удивительного
                друга Джонсона, появившегося
                у нас дома в день рождения сына,
                посвящается.


Возле ма'занок казахских
Вой поднял собачий вождь:
Волкодавов азиатских
Опозорил странный гость!...

Дог громадный у сарая
То ли мёртв, а то ли жив
После битвы с волчьей стаей
Рваным месивом лежит.

Голова – котёл огромный,
Странно умные глаза,
В глубине их дух свободный,
Смелость, ласка и гроза.

Рядом рвёт остервенело
Воздух пастью свора псов,
Но недвижимое тело
В жуть загнало храбрецов.

Разорвать в клочки пришельца
Не осмелятся никак,
Видно, смелость чужеземца
Сокрушила вожака.

Я схватил оглоблю в руки
И давай крушить по кругу
Эту бешеную стаю.
Как остался жив – не знаю.

Дог лежит совсем спокойно,
Отрешённо, обречённо
И судьбы исхода ждёт,
Даже ухом не ведёт.

Тело все – сплошная рана,
Кости – наголо, но странно,
Что в глазах не страх овечий –
Просто разум человечий.

На меня не смотрит даже,
Мысль ушла куда-то вдаль,
Всё ему теперь не важно…
Но душой остался – сталь.

Да, кремень – малыш,  не скрою…
Может, взять его с собою,
Покормить да полечить,
Бог поможет, будет жить?

Не сказал, я лишь подумал…
Боль его, как ветром, сдуло.
Сразу живо встрепенулся,
Ко мне резко обернулся,

Будто слышал мои мысли.
Биотоком, что ли вышли?
Или это Божий дар
На роду ему был дан?

Встал. Огромный, выше метра…
Видно, был резвее ветра.
Ко мне смело подошёл:
- Поживем с тобой ещё!

Я не плачу и не вою
Я готов идти с тобою, –
Мне глазами говорит
И бодриться норовит.

- Назову тебя я – Джонсон.
Что ж вперёд, дружок, пошли!
В новый дом, навстречу солнцу,
Коль друг друга мы нашли!

Мне хотелось улыбнуться…
Вид заставил содрогнуться:
Шкура клочьями висит,
Рваной костью волочит.

А «кремень» тотчас умчался,
В переулках затерялся,
Скрылся из виду бродяга:
Унесла куда-то тяга.

Дух свободы, что ли, носит?
Жажда мести воли просит?
- Вот попробуй полечить, –
Так душа моя ворчит.

Пять минут я шёл аулом.
Поражён у дома чудом:
У дверей моих лежит
Джон и радостно урчит.

Как нашёл дорогу к дому
Незнакомому, чужому,
Ведь в посёлке – в первый раз
И случайно встретил вас?

Ладно. Будем обживаться.
Где-то надо размещаться.
- Только, Джон, не лезь в квартиру,
Есть сарайчик тёплый, милый,

Здесь полечим мы тебя, –
Так без слов внушаю я.
Джонсон мысли уловил,
Снова странно удивил:

Отошёл к дверям сарая,
Будто здесь – ворота рая,
Рядом сел и ждёт меня,
Что же буду делать я.

Здесь в сарае, в уголочке,
Мягкий строю закуточек,
Где наш Джонсон будет жить,
Раны страшные лечить.

- Так, товарищ, всё готово…
Не промолвил я ни слова.
Джонсон мысли уловил,
Прыг – и спальню обновил.

Ну, бродяга, ты умён,
В странных выходках силён!
Ловко ты читаешь мысли,
Над тобою что повисли.

Ты собака или нет?
Это просто жуткий бред:
Понимаешь всё до слова,
Ещё больше – всё без слова,

Стоит только лишь моргнуть
И мозгами шевельнуть.
Так не каждый человек
Свой включает интеллект.

* * *

Трудно Джонсон поправлялся,
Боль осиливал, старался,
Из сарая выползал,
Раны жуткие лизал.

На прогулке дочка просит:
- Джонсон, рядышком, к ноге!
Джон ко мне глазёнки косит,
Мол, послушать или нет?

Я моргнул – да вот бы надо,
Дочка очень будет рада.
Джон всё понял хорошо,
Гордо рядышком пошёл.

Как обычно, на прогулке
Свора бешеных собак
Нас прижала в переулке,
Не даёт пройти никак.

На дыбы аул становит:
-Караул! Сожрём в грызне!
Джон и глазом не поводит,
Улыбается лишь мне.

* * *

Отмочили, полечили
Да чему-то научили.
Постепенно Джон забыл,
Что у смерти в пасти был.


Только свора азиатов
Затаила свой позор,
Когда местных зубохватов
В жуть поверг его лишь взор.

И сегодня, как обычно,
Окружили неприлично
Два десятка волкодавов
Дать смертельный бой бесславный.

Визг и вой, и пасти настежь,
Дыбом шерсть, взахлёбе страсти,
Всё наглей вожак зовёт –
Джон и ухом не ведёт.

На меня спокойно смотрит,
Радость бешеным не портит,
Будто своры рядом нет.
Бесит их такой ответ.

Я подумал – ты б очнулся,
Джон, хоть раз бы огрызнулся,
Пусть уймут собачий пыл.
Иль как лаять ты забыл?

Рявкнул Джонсон, в миг взорвался,
В стаю бешеных ворвался,
Смял в секунду вожака,
Щелкнул лязг его клыка.

В страхе свора врассыпную
В переулках по аулу,
Жуть загнала в щели их.
На момент аул притих.

Миг один и Джон вернулся,
Виновато обернулся:
На земле вожак остался,
С брюхом порванным валялся.

- Ну, бродяга, ну, ты – сила!
Свора встряску получила,
Но вот это месиво,
Как-то, брат, не весело.

* * *

Жизнь геолога в походе
На бездомную походит.
Нам пришлось оставить друга
Со слезами на поруки.

Где нас черти не носили!
Тыщи верст мы накрутили
По горам, да по лесам,
По болотам, да полям.

Вертолётом, на машине,
Да пешком, ползком, чуть живы.
Полевой сезон прошёл…
Как же было хорошо!

Завершающий маршрут…
Я присел передохнуть.
Что-то сердце резануло:
Где наш Джонсон – божье чудо?

Вдаль смотрю… Какие тропы
Нынче нам пришлось протопать!
Мозг кипел в песках пустыни,
Еле выжили на льдине,

Поедало комарьё,
Да цинга брала своё.
Одолели переходы,
Все хребты, лавины, броды!..

Вдруг увидел – из ущелья,
Вырос, как из подземелья
Не медведь и не собака,
Прёт ко мне из полумрака.

Даль скрывает очертанья.
Зверь всё ближе. Мощь видна,
Как вначале мирозданья
Потрясающа она.

Это «нечто» уже рядом.
Я опешил: это ж надо!
Джонсон радостно визжит,
Рваным месивом бежит.

Мои ноги подкосились…
Где судьба его носила?
Через много тысяч вёрст
Свою душу мне принёс.

Волчьи стаи да шакалы
Насмерть рвали, зубоскалы.
Нет на нём живого места,
Только кости, клочья шерсти.

Джонсон кинулся ко мне
И в наступившей тишине
Печально глубоко вздохнул,
И в неизвестность утонул.

Так испустил свой дух мятежный.
Успел я душу ухватить,
В руках держу, но тщетно! Тщетно!
Не удержать. Она летит…

Его хрустальная слеза
Скатилась памятью в ладони,
Прощально смотрит мне в глаза,
Желая другу лучшей доли.

- О, юный друг! Мой друг священный!
Крик этот скалы сокрушил
И сель, обрушившись в ущелье,
Навечно друга схоронил.


Февраль 2012 г.
В.Урюмцев-Ермак .