Petit testament

                Когда-то в утренней земле
                Была Эллада…
                Роальд Мандельштам.

1.

Petit testament.

Картинка к двухстрочному описанью приближена больше,
Чем к попыткам минусовые диоптрии у пространства отнять.
Вначале везде меня видеть будешь, и память - слепящей пригоршней,
Как зёрнами, ливнем. Конец каждой дороги сомкнуть постараешься – вспять.

Будешь видеть в работе своей - за столом и под лампою – повторенья,
Удержать их пытаться – как мельницы водяной колесо, по воде добредя…
Пока же учись - из текста изъятые местоимения,
Из языков на мертвые – и легкомысленные из наследников иных – переходя.

Ничего, не грусти, что лист-подорожник (повертевши в пальцах) –
Вверх вспорхнет, не к сандалиям. Больше детской улыбки, чем детских обид.
А про рай больше знали греки, больше прочих скитальцев -
Чаще спускались в Аид.

…Подстрочник приветственной речи считывали на ходу под птичий свист –
Просто ладони касался любой придорожный сорняк, любой куст или лист.

13.08.11


***

2.

… Шар голубой…

Деревья кронами врастают в треснувшее мраморное небо.
Стеклянный шарик, словно в детстве, перекатывай на солнце, опусти в карман.
Где зеленеет мхом по швам, где крошки хлеба.
Оттуда – весь твой Двор Чудес, огни кофейни, улиц барабан.

Деревья кружат, по тоннелю ввинчиваясь в око
Над чьим-то микроскопом, в паутинную серебряную твердь.
Швыряет листья под ноги, сворачивает платье – вкруг колен, узлом и боком,
Чтобы тебе сегодня – такой ветер! – не случилось умереть.

Бросает под ноги. А вот и заблудилась,
Под фиолетовою склянкою к недвижности восторга тяготеет глаз.
И то, что долго над тобой кружилось –
Остановиться ждет – чтобы обнять, а не упасть.

15.08.11


***

3.

Н-КСВ, 11-12


На улице на идиш,
Не от тех слов отчаясь,
Кричал, шептал, безмолвствовал
Взгляд – дальних мачт лесам.
Как будто бы услышишь,
От света отличая…
Зови! – Глаз безнадежней стал
Пустого колеса.

---
В московских переулках
Тоска и перепалка
И толкотня и ругань.
Глаз – вслед мельканью спиц.
Чтоб безнадежней дуло
Из всех щелей – не жалко.
К глазам бы – только руки
Все в чёрных точках птиц.

В московских переулках
Немытых недомолвок
Ступица – ехать-ехать…
-Меня, меня, - крик – жди!
Каштаном сердце гулким
В коробочке промокнет.
Гремит-гремит телега,
Гремят-гремят дожди.

Зови меня – где громче
Стучит башмак о камень.
Где лодок бок качая,
В руке удержишь гром.
Где рыбы плавниками
Трав бахрому полощут…
…И слышу только “чаю…”
В молчании твоём.

Среди домов вечерних,
Густых, зеленоватых,
Накрученных на палец курящихся седин,
Морей Седых и Чермных! –
- Зови! – Забила горло вата
Из зыбких водных шалей,
Ветров промозглых спин!

-… Волною темной влаги
Он горло ночи лечит
И жёлтой чешуёю
Обклеивает фонари.
-И вот при каждом шаге
Звенят-звенят колечки.
Над нефтью ручьевою
Охват волос горит.

Средь моросящей стыли
Горбами выгибаясь
(Где тёмным пароходам
Дым не переварить),
Вздувают зоб и крылья,
Как джонки рыбий парус, -
С тобой знакомство сводят
Литые фонари.

[И слышу только “чаю…”
В молчании твоем.]

15 августа 2011.


***

4.


-…Ну всё – уже впиши сама,
Кого увидеть там хотела.
 - На шапочке смешная бахрома
И чуть светящееся тело.

- Усталых кличек перезвон…
- Оставленная осажденной башня.
Тяжелой артиллерией в бетон
Нас всаживают, матерясь, и пляшут.

Когда нас осадили? – А ковчег?
 - Ковчег смоленской башенкою – и горит, и тонет.
 - …И из мешка вытряхивает книги человек.
И облекается в него. И говорит нам о законе.

---

И только ради комнаты одной
Хранящей звезд тяжелое мерцанье в желтой Ганге,
Пол в коридоре моет ангел приставной,
И на решетку фикус ставит ангел.

Когда не хочешь отпускать –
Весь дом перевернётся – телефонным блюдцем,
И духи воздуха целуются в висках,
И для Москвы трамвайной рукавицы шьются.

Из рук твоих не падают с моста.
И только ледяные искры крошатся и бьются.

24.08.11

***


5.

Мой друг уехал в Японию.
Наверное, навсегда.
Открыток не шлет, только улыбается, и не с фотографии, но оно почему-то всё равно кажется чёрно-белым.
Я тоже ему улыбаюсь, писем не шлю.
Зачем?
Всё равно взрываются, взлетают, как бумажные лодки-коробки, и оседают у ног.
Япония. Ну почему нет?
Годится любое место, тем более острова.
Климат не сахар, землетрясения опять же, моторы у самолетов барахлят.
Может быть, он строит там атомную станцию.
Гуляет на лодке. Ему подарили бы там какую-нибудь милую вещь: лучше ленту, какими перевязывают письма.
Только не чернильницу.

А куда уезжают твои друзья? Напиши мне.
А мы уезжаем в Японию.

Мы все становимся японцами.

19 августа 11.


***

6.

Тебя не хватило - дойти до конца, после
Того, когда в сказке – цепи, удушье, в обмен требуют глаз,
Нарасхват водород, термояд, всякий газ –
Съеденный все-таки козлик.

Мне не хватило тебя – когда поздно,
Как не хватает вдоха, когда - (посмотри открытку)-
Когда ныряешь на глубину. Когда бежишь по улице от избытка,
И пальцы, как кончики перьев, в воздухе мёрзнут.



24.08.11

----------

Одиссея

Хочу узнать – обломками и вязью собираю,
Что кончится сейчас или начнется что – сейчас – со мной.
Значки гремят, перетряхаемы в коробке, с краю
Стола. И высыпаются: еще не рукописью, а уже золой, золой, золой.

И сквозь линовку – через всё: деревья, камни, воды,
Пески – любой расчерченной страницею становится пейзаж –
Не вижу ничего. Река состарилась за ночь и годы –
И обучилась лучше глаз моих искусству краж –

Из них. Отдельные ручьи и ручьевые блики –
Дни. Не слышать ничего, кроме опасности воды и глубины воды. Над нею, на вису
И с отстраненностью воспоминания: как невелики
Дни, острова, протоки - где забрасывал голодный рыболов блесну.

Ночь иссякает, возвращаясь к своему истоку –
Последний час твой выцветает фиолетовых чернил сухим, как ящерка, ручьем.
Я никогда так не любила каждый день свой. Только
Тут же гадаю: что делаешь ты – на лунном покосе своем?

Слепящею красною точкой над горизонтом маячит,
Изогнутым плавящим диском, дрожащим грибом меж полей.
Не говоришь, но это значит:
Влюбиться – это: страшно радости своей.

… И брешет страж Персефоны спросонья на всю округу.


29 августа 11