В мускулатуру дремучего размышленья о вечном...

В мускулатуру дремучего размышленья о вечном
голову втисну, кроны ночные взором раздвинув,
в этих просветах почти что беззвёздных
просторов бездонных
существования Бога во всём и везде, и всегда -
лик моей совести грозно-бессонной насуплен...

С выдохом вдохновенья последним,
гаснет на время звезда,
чьи лучи - человечность...

Беда без следа не проходит,
но только присутствию вышнего где-то, когда-то суда:
"Да!" - говорю в зёв летальных насилий,
что вечно
разинут
в бессмысленном стаде
решённых вопросов о рае и аде,
с мычаньем согласным с диктующими дорогу бичами с гербами,
спешащем по тучным лугам изобилия
первичноротых
в шикарных автомобилях
к воротам
верблюжьего в зоркой
иголке
стыда...

Бугры полушарий систем корневых человеческой мысли
о выси,
прощающей
и не пускающей
совести солью на ранах сердечных в бездушие ада земного -
кронами вещешумяшими на распятия в стонах неровно растущих под облака
в предрассветном сужении духа зрачков
в надбалконно-надстрочном служении мудрых безумию сильно похожими -
делятся дрожью со мною сакральной, подкожною...

Смерть препарируя долгие годы милостью Божией
вдохновением,
я ненавидящий личное зло и к прощению,
и к осуждению
Милостью, Справедливостью - горнего
бдения -
покорно
готов...

А иначе - мне стыдно желать воскрешения,
с верой в вечное
человечное,
моей речью
взлелеянных песенных
слов -
среди плесени
к тлению
приговорённого
процветания
радости первоосновности жрущих,
а не поющих
о вечном,
о человечном,
о вездесущем,
как черви их ждущие
изворотливых в жадности жаждущей жирности ртов
убеждённых
в спасении
ритуальным склонением,
обременённых
сребролюбия знанием,
поедающих ближних и дальних
умно-нахальных
голов...