Парафиновая Элегия

"...там смотрительница уснула на венском стуле..." (К. Желудова. "Слова")

"Слишком вкусные, чтобы делиться!" (Estrella рифленные)


Мы подобрали Аллена Гинзберга по пути в НиНо,
с двумя отверстиями в животе,
я попросил у него калькулятор для подсчета вечности
и расческу, хотя никогда, никогда ей не пользовался!
Мы наливали ему дешевое вино,
смотрели на умилительное подобие фонтана,
и убеждались тем самым в быстротечности времени.
Время - вода.
Когда мы решительно повернули налево,
стало казаться, что те каналы,
которые мы покинули, те, которые всегда
залиты гудроном ночей, нефтью смыслов
и невыразимостью пейзажей петровского творения
стали гореть ярче и сильнее в нас.
Мы слушали неизданные мантры египетских врачей
и подолгу смотрели на флаги наших судеб,
штандарты наших побед на фоне звезд.
Кто-то из нас отчетливо плакал, но
счастье непостижимо ведь?!

Рек больше нет, так как мосты сведены всегда,
двенадцатидневный марафон стал подобием века.
События повернули обратно, дышат в затылок
не
вы
но
си
мо.

Голубой глупый автобус довез нас до Владимира,
и, кажется, в который уже раз, мы молимся
не тем богам, не в правильные времена.
Мы снова на баскетбольных площадках
с пивом "Bud" и парой-тройкой крепких сигарет.
У вечности выбит зуб. И её оскал не так уж и страшен.
Молодость стала константой, абсолютной величиной
осознания вещей, которые проплывали мимо нас, как
глубоководные рыбы. Рыба - месть. Рыба - дождь.
Рыба - страсть.
Мгновения миллионов веков - секунды -
клетки для всех ныне влюбленных,
пропавших без вести на перепутье дорог,
и харкаешься кровавым счастьем от ощущения,
что готов
отдать себя каждому, разорвавшись на сотню кусков.
На сотню "Джоконд".
Километры снов останутся позади, останутся в сердце.
Вынули, положили на разделительную линию квартиры,
в которой нет ничего, даже воздуха.
Время - воздух.
Все всегда будет так.
Пряди твоих волос развеваются ветром. Танцуют с ним румбу.
И знаешь, сейчас я ревную. Наконец-то, по настоящему.
"По-настоящему" я беру в кавычки.
Пряди твоих волос развеваются ветром.
Это любовь заряжает двустволку в сердце.
Белые, рыжие, черные, синие, красные клоуны и волосы.
Наша прощальная гастроль.
Время - карнавал.
Помпеи врастают в стихи всех нас.
Будущее море, в котором мы все утонем, уже здесь.
Война уже началась.
Смотрите, смотрите, Гитлер и Леннон плавают брассом и кроллем!
Кажется это снова пресловутое Кукушинское озеро.
Марафонские мимы стояли рядом когда мы брали билет до завтра, от Москвы.
Всюду цвела амбивалентность и алкогольная распущенность.
Мы продолжали.
во рту - солоно от крови дней.
И шпаргалки, с ответами про то, как пройти землю не запятнавшись,
как прожить жизнь, благодаря за все,
споры, о том, кому на Руси жить хорошо,
айподы, с песнями на языке китов, все сгорело в огне.
Время - огонь.

(И когда она сняла бюстгалтер - это был огонь.
Просто огонь.)

Мясорубка языка. Язык угодил в зеркало:
яинадзорим ьлатед яанжав яамас отэ кызя!
Успокойся, дружок мой. Дурной мой сон.
Садись на весла наших гандол
и уплывай с воробушками на корме.
Без ответа на вопрос: "Куда?"
Взлетели в воздух майского октября,
и упали, погибли мы.
Андрей и Иосиф следили за полетом камеры
пыточная нежность Быка Маллигана.
Когда мы повернули налево, Джойс кричал как резанный,
душил Рубцова все той же подушкой
и дразнил Григорьева, за то, что тот
подобно есенинскому черному человеку надевал цилиндр
и курил у зеркала.
"Джимми, отстань от него!", но Нева заливает рот.
Солнце ждет. Зиму покинул друг.
Пьяный Макс Брод. В кармане "РотФронт"...
... с девушкой, которая проделала в груди дыру,
вынула мышцу, рот в рот.
Искуственное дыхание, внутреннее кроводопадие.
Солнце в двери не заморачивается, рассвет-закат - не важно!
Мы снова слепые - наощупь схватили стрелки за жилы,
но не знаем, что с этим делать. Как заставить их замолчать.
Время - язык.
И лишь после Твери я стал понимать, что цифра 33
это цифра Христа и код моего региона.
Что ты делал, Господь, в 14 лет? А в мои года?
Пил Ягуар, курил Беломор, хвастался поцам с района,
что самая красивая девушка школы тебе дала?
(Язык мой - враг твой!)
Что ты делал, Господи, в 14 лет? Дегустировал водку?
Дрёматический театр был твоим домом. И было все ложно.
Все вокруг - засаленные затертые пазлы,
и чем интереснее соединишь их, тем вероятнее шанс убежать
от театрального дождя, который начинается с убийства комара
в той же комнате. Сестра,
я
больше
не
я.

В окне, которое на том конце сна, мы с мамой сжигаем в яме
вещи бабушки. Это и стало концом пути.
Яинадзорим Ьлатед яанжав яамас отэ кызя.

май 2012