Вирше-дни

или  Ежедневность в системе Аруз
(комедия провинциальных нравов)
эпистолярная проза


В Лиммерике химериком живу,
шуршу кипящим маслом о листву.

Нейлоновые мётла-веера
скребут зернистый листопадный тротуар.

И закругляет солнце туч конвой
с утра, а дождь над непокрытой головой

свой горе-трибунал вершит, у крыш
секундомером зависая, и престиж

подмочен чей-то осенью… «Не счесть
алмазов…» (и так далее)… –  не здесь,

а там, где предлагают поутру
всем импортное мясо кенгуру

(что нечто среднее, как бают знатоки,
между бараниной с телятиной)…

 -------------------------------------
                С руки
сползают струпья, и становится княжной
дереволаза дочь…  Но не попасть домой

кому-то – дверь железная, – всю ночь
свистеть неистово, бессонно (ну точь-в-точь

Разбойный Соловей чужих кровей,
перелетевший из-за трёх морей,

для рыночной торговли лошадьми).
И вытекают кризисные дни
из Молли…

          Да, у каждого борта
вода речная одинаково проста…

***

В седмицу эту звёзды снизошли
до смертных: очень близко от земли

горят, роятся – только руку протяни
и золотую мошку с купола сгони.

Шевчук из «Волги» надрывается, гундосит:
«А не пойти б тебе…  подальше…  в осень
последнюю…»
 
           Под  нос всю смену отбубнив
под вечер лампой электрическою мнишь
себя… 

      Спешу в «Духовку», до закрытья постучать
по клавишам компьютерным, чтобы потом сказать

жене: «До самой до кромешной темноты
мазюкал эти чёртовы торты».

(последнее частенько приключается со мной
теперь: домой с работы приползаешь никакой).

Ну, а сегодня, смену рано завершив,
другой работой загрузиться поспешил.

Жену приходится обманывать – скорей
добить все сборники мне хочется, а ей…

Ну, что поделать: ей желается одно,
а мне другое.  И сгорают планы ПНО-

совскою свечкой…   Времени взаймы
не попросить ни у кого…  В прямых

углах – не прямизна, а кривизны
отлучка…  Кто мне скажет, где казны

побольше можно было б раздобыть,
чтобы любимым делом занимаясь жить.



***

По полю, бритому под «ёжик», - по стерне.
Хвощи буреют, паутинятся.  Нежней

покажется побитый василёк.
Деревья платят солнечный оброк

натурой, золотом.  Задевши за скирду
тень вдруг стушуется.  Тихонько перейду

овраг с ручьём.  И липа, как маяк,
мне из Шумково выдаст тайный знак.

У Святослава – сопли,  ссадиною – бровь
(вчера, упав на палку,  распорол).

Сегодня возвращу его домой
из летней ссылки,  из фруктово-овощной

отлучки, ягодно-воздушной…  В электричке
он будет спать.   А дома ждёт его сестричка,

которая на днях сумела заступить
на новый уровень и начала ходить.


***

В «буханке», маскируясь под мешок
из-за Кунгура совершаю «скок».

совместно с овощами, что взросли
обильно в сотках тёщиной земли...


***
Один блокнот сменился на другой.
Их ощущаешь, как периоды.  Толпой

они стоят на прошлом берегу
и машут мне прощально.  Я бегу

всё дальше, их бросая, где пришлось,
все соки выжав, одряхлевших…
                Кость
От кости, плоть от плоти…  На кровИ…
Об этом промолчи, сойдя на свист.


***

А листья нынче не сжигают, их в мешки
пакуют и увозят.  Взапуски

несутся дни, играют в чехарду.
Им весело.  А я всё что-то жду.

Они подножки – мне, подсечки и пинки.
А я на что-то всё надеюсь…  Казаки-

донцы  Азова туркам не сдают.
чтоб не уснуть смеются на краю,

над самой смертью зависая.  Этот смех
истошный, как молитва, без помех

доходит до противника, и ужас
казацкой саблей рассекает души

косматые, как вой из преисподней,
как когти Иблиса…
          Ночной рубашкой потной…


***

Скрипит под Молли старенький стульчак,
и не согнать ее с него никак.

Сквозь текст (сквозь всё) проходит борозда,
раздваивая звуки в слове «да».

И чешется дремучий Гибралтар
воспоминаний, и командует: «На старт!»

----------------------------------

Дряхлеют Меровинги, на волах
на выезд отправляясь. Все дела

вершит воинственный, лукавый майордом.
Под тополями золотым руном, пятном

мерцающим, как луч, издалека,
сквозь непогоду – листья брошенные… 
                Карл
Мартелл кувалдой крушит Лангедок,
прикрывши совесть сарацинским страхом…

                Впрок,
на зиму, вилами копаю пастернак,
ловлю в далёком отголоске знак,

ЧТО выпадет мне в этом ноябре:
так, ничего приметного…
                В земле,
как перламутра бусины, лежат
икринки-яйца слизней.
                Грабежа
остерегаясь двери дачи обобью
доскою трёхсантиметровой.
                На краю
участка, у забора, в уголке
опят десяток – на сиреньевом пеньке.

А липа – в грушах угольных грачей,
кучкующихся в стаю…

-------------------------------

                Не за честь,
за милосердие спасает труп – купца
(вернее ангел с чёрными клещами) от венца

со змеем, что за языком живёт
красавицы-царевны:  не сведёт

он в гроб его запилом, спину грызть
не сможет больше никому…
                И до игры,

до пьянки с противоположного конца
Злочастье-Горе опускает молодца…

В кабацкой гунке и отопочках идти…
«Мать беспечальна… гребешок…».  Учти,

хоть в море кинься, бросься в воздух, – я с тобой –
поддержкою под левою рукой.

Ты ясным соколом – я кречетом вослед,
ты сизым голубем – я коршун.  По земле

ты серым волком – в степь, – я русскою борзой.
Ты ковылём – я вострою косой…


***

Болят глаза, слезятся и ползут
жуками неудачи.  Точит зуб

нелепый век, взрывая небоскрёб…
Болят глаза, слезятся, и взахлёб

струится небо целый день.  Растут долги
за прожитьё.  Вершит свои торги

Фортуна…   Небо хлещет по земле…
а  в Соли Камской, в городке Орле

россейский Фауст закорючку под письмом
калякает, чтоб пожалеть о том

лишь перед смертью, душу положив
за прелести, за почести…
                Бежит
на землю небо, только не стечёт
с ним Царствие Небесное… Ни  чёт,

так нЕчет  каждый день…  И завтра мне
опять тащиться шлёпать тортики,  им нет

Конца... 

------------------------------------------

        Володя Тылоковский голос шлёт
«гниющим чародеем»,  из тенёт

больничных выпутав сознание…
                Взахлёб
струятся небеса земле на лоб.




***

Глаза размножились и покатились вниз,
туда, где пел многоголосый Оркениз,

верней, туда, где с пылу-с жару, с молотка
профессорско-доцентский МЖК

шёл, попирая посохом холмы,
в которых заживо укрыты мы…

Там лужи скопом пьют из фонаря,
и по небу два чёрных мизгиря

ползут туда, где из помойного ведра
букет садовых астр
               я высыпал вчера.



***

На красный свет проходит Вечный Жид,
и к сумеркам осенним не лежит

его душа… Ну, не лежит себе и всё…
Натруженным ногам усталость дождь несёт…

И лишь на миг он встанет  под балкон
былой возлюбленной и бросит взгляд сквозь сон

на белый свет из кухни, углядев
знакомое лицо, невидим в темноте.

И побредёт опять, встречая на пути
из прошлого мигрантов…
                Время – к десяти.

Суббота… Вечер… Некуда идти…
Горит налобный крест… Тщета в горсти…





***

От скудности своей на материнский День Рожденья –
недорогая пара чайная (какое-то растенье –

по чёрному стеклу)  из Польши; скромный тортик-
мороженное…
        Мокрый снег на листьях. Портик

Загарья (тополиный). В воздухе – простуда.
А под «стеной китайской» – грязь. 
                Трибун безлюдных
октябрьский стадион…
               Отец всё глубже тонет
В стакане водки… Весь как на ладони:

осадка больше, чем полезных соков
(бахвальство вечное с партийной подоплёкой).

Мать тоже изменилась –
                в мягкости противиться не может
отцовским прихотям, им потакая… 
               
                Гложет
взгляд бабушки, пронзительный  (ей ногу
отняли год назад)  – фантомной боли рогом

вонзается рог боли об утраченной
свободе, боль обиды…   Снова плачет.

Сестра всё больше раздувает колобок:
примерно в ноябре подходит срок.

джинсОвый шарик с белокурой головой…
Мороженное-торт… за слоем – слой…




***

На Мэтра опоздал, лишь удостоен лицезреть
был заключительное шествие…  (Ответь,

какою свитой он ведом был до машины?)
- Два сантимэтра, децимэтр и три аршина…


***

Какими нежными мы стали: невезенье
мним смертной мукой.  Денег неименье –

великой нищетою, а простуду –
неизлечимою болезнью.  И подспудно

награду вечно ожидаем, планы чертим…
…Доколи, протопоп?…
             До смерти, Марковна, до самой смерти…

А холод пробирается под сердце,
сдаёт своё жилье в аренду иноземцам,

скользит под каблуком блестящей коркой
и превращает в моряка из Йорка…



***

Картвелы вместо козьей – Шиварнадзе
показывают морду. Не забраться

мне больше в Закавказье.  Не увидеть
Казбек в самшитово-кизиловом прикиде.

Не прикоснуться лбом к шершавой кладке
соборов Мцхеты.  В кахетинском винограде

не заблудиться.  И в гнездовьях сванских
не вылупиться башнею, авансом

собравшей валуны от камнепада
абрегского для солнечной засады.

Да что Кавказ! – В Крым не купить билета…
Я позабыл, где скалы Фиолента…



***

Дракон, позёмкой извиваясь, воет зло…
Вчера в кондитерской собрание прошло.

Герр Коллоррадский – новый наш владетель –
расчёт и холодность (хотя на самом деле:

жестокость, черствость, жадность до наживы) –
наполеончик тортовый, о дживе

и Кришне рассуждавший лицемерно,
мозг новой схемою разлиновал, примерно

такой: «Вы слишком дорогие – я плачу
вам 70%, через чур

мучительно мне это. Мне высокой
квалификации не надо. Больше прока

в дешёвой силе.  И примерно с ноября
конвейер буду устанавливать. Зазря

стенания – то не мои заботы.
Подыскивайте новую работу».



***

Сергей Дадаграф (а по новой, Сигерсон)
в литературу мировую помещён

отныне (место получив согласно вере):
торговец-консультант в «Библиосфере».

Путей Господних не пронять, и может статься
мне тоже предстоит там окопаться.

С утра над рынком – снежных мушек суетня.
В помойных баках псы пасутся…
                От меня
отходит  Лабиринта тупичок:
петлеобразный, угловатый, как наскок

Шамиля на казачьи рубежи…
«Душа к сегодняшней эпохе не лежит» –

сказал однажды мне Дадаграф.  В большей части
я с ним согласен, но куда направишь снасти?


***

Весь день – под сумерки загримирован.
Автобус грязный, словно пёстрая корова

(вернее – бык, ещё вернее – вол)
печально мыкнув горемыкою пошёл
 
сквозь улиц с маркировкою фонарной
переплетения.  Замком амбарным –

рассвет бессолнечный – на серых стенах Башни, –
в гусиной коже луж, вчера крутивших шашни

с морозом, снегопадом, а сегодня
опять бросаемых в ноябрь и непогоду.

Афиш наколки ждут Смышляевской среды,
на обыск приглашая понятых.


***

…Презентовались… покусали… разошлись… –
Всё бЕстолку, пока сидит Алис

на троне брата, а племянник рвёт цветы
на клумбах камелотских…
                Я персты
сложив, последний долговой гроссбух
закончил с пением монашьим. 
               
                В кибер-пух
основа вложена.  Замолены грехи.
Из "Лабиринта" выбраться б сухим.



***

Циклоп электропередач, Лаокоон,
на вечное незнанье обречён.

Сквозь снегопад он видит миражи...
На ржавой рабице фривольный пух лежит.

Снег, напрягаясь, гонит супер-план.
Сестра благополучно родила.

Снег нелегальный торг, безмагазинный,
устроил.  У моих детей кузина

теперь имеется на свете…  В сэконд-хэнд
снег рухлядь собирает, под процент

Циклопу поставляя  миражи:
неоновых идиллий недожизнь…



***
У  Д. Р. А. не стало кошек, только тигра
винца домашнего; зефирная картинка;

директорской обиды козерожесть;
и фото-снежных бликов бездорожье...


***

У Лены М. в эстрадный телевизор
затолкан Леонард в папахе с визой

на выход из-под сплина сквозь таможню
глобальных интуиций всевозможных.



***

У Сигерсонов  толщи срезов временных
рассыпаны дельфинами-ночных-

ныряний-по-вагонам на колёсах
баранковых, летящих вниз с откоса

крутого чая.
---------------------------------

            К Юрррычу зашёл
с лектрички попроведать. Хорошо

он загнездился:  матереет, костенеет,
на кнопки нажимая на «Рифее»;

сын смотрит черепашковые страсти,
жена упорно  спицы ниткой дразнит…



***

Их было трое, закадычных меж собою,
моих дружков-товарищей – героев

походных анекдотов. Словно Черномор
я был меж ними – все как на подбор:

1). Кашим – меланхолично-романтичный рыцарь;
чувствительно-гуманный, круглолицый,

2). Базиль – воздушное открытое пространство –
прямое воплощенье братства;

3). Практичность, вера в собственный прогноз,
устойчивость земная – Глав.Завхоз.

Богатыри… не вы… равнЫ, как на подбор.
И я меж ними – бородатый Черномор.

Пока в СА я отбывал свой срок
(верней невинный долг)
             студент Кашим завлёк
студентку (оба набирались знаний
по медицине.
          Позже в эти сани
(семейные) Базиль-метеоролог
попал.
    Пир был приятен, но не долог.

И я там был, сойдя с уральских горок,
килограммовый узел «золотого корня»

им подарив для крепкого союза
(подарок походил на карапуза).

--------------------------------------------------

И кто-то жаждал закопать царя Мавзола…
Ну, а Завхоз тянул фальшиво соло

физ-матовское, спотыкаясь и сбиваясь,
ныряя в «академы» и вгрызаясь

в копыта убегающих двурогих
законов, теорем и формул…  Прока

в том  было мало.  А ответом на вопрос
«Кто был на вечеринке?»  Как курьез

звучал ответ (зимою ли, весной ли):
«Кашим с женой, Базиль-таки с женою

И Глав.Завхоз с Сухановым» (последний,
Юрфак закончив – истинный наследник

мамашиных стараний – превратится
в директора лицея)… 
                Саге длиться
протяжно ль, кратко ль…
                На отличие пошёл
Базиль: красавца сына произвёл.

---------------------------------------------------------

Судьба-злодейка не грустна, не весела:
жена кашимова к Завхозу перешла. 

Кашим не в силах удержать эмоций пыл
с досады бровь завхозову разбил.

А время всё гарцует не стоит.
жена кашимова Завхозу дочь родит.

Но и Кашим не долго подтирал
слезу и новую семью создал

с подругою жены Базиля, что училась
на Геофаке. Вроде все сложилось,

и, наконец, у них дочурка родилась.
А вот завхозова жена с Завхозом развелась.

Он с той поры заводик сторожил
кондитерский.  Кашим же ворожил

на клавишах компьютерных (чем вместо хирургии
был вынужден заняться, чтоб не сгинуть).

----------------------------------------------------------

Простите же, – у вас прошу, друзья, –
за то, что парная строка моя

закрашена иронией, и ваши беды
я подаю за ужином по средам

И воскресениям под видом comedie
la moeurs prowinsiales. – Что впереди

не ведая, пытаюсь заклинать
свою судьбу, как кобру: переждать

не грянувшей грозы.  Но голова
дурная – как к папахе рукава.

-------------------------------------------

И так, Кашиму тоже счастья фишка
попалась: в доме родилась малышка.

И всё наладилось. Сливались струйки дней
в потоки и чем глубже – тем ровней.

Герои обживались, матерели.
Один – машину, этот – дачу.

                Все форели
стремятся нереститься у истока…
Хочу подставить я другую щёку…

-------------------------------------------------

Дружили семьями, дневали, ночевали,
все вместе, скопом преодолевая

попоек броды, дней рожденья перевалы,
душевных кризисов лесоповалы.

Кашим компьютерные кнопки нажимал,
Завхоз кондитерский заводик охранял,

Базиль завербовался поначалу
к военным, но платили слишко мало,

отбросив их бюджетный произвол,
стабильность в Савино Большом нашел.

Полз вверх по тучам солнца скалолаз,
и у Базиля дочь за сыном родилась.

-------------------------------------------------

Однажды, позвонив (как надолго пропавший)
Кашиму в день рождения, был ошарашен

я известью известья (как скосило):
«Развёлся и женился......  на жене Базиля (?!).

Нашел я женщину мечты, которую люблю!»
(?! ?! ?! ?! ?! ?! ?! ?! ?! ?! ?! ?! ?! ?! ?! ?! ?!)
«А дети?» «Всех их обожаю, как свою!

Не в силах выдержать любовной этой страсти,
я лишь теперь узнал, что означает счастье!»

Базиля простодушие коварства
подобного не вынесло: спивался,

всё потеряв, что раньше было свято:
супругу и детей… и друга (братом

которого считал и доверял
во всём)…
   
     Но это, оказалось, не финал.

--------------------------------------

Базилю я позвАнивал подшефно,
пытаясь поддержать его душевно.

И вдруг (опять «однажды») ликованье
из трубки слышу: «Возвратилась Таня

с детьми!» «Ну, а Кашим?» «Мне интереса
нет до него! Не просыхая, месит

печали тесто водкой целый месяц».

---------------------------------------------------

Конец? – Но снова не приклеится «Финал» –
Кашим наш неожиданно пропал:

ушёл на встречу – ни приметы, ни следа,
ни вести, только ровная вода

без ряби, без кругов, с травой у берегов,
с потерей пульса, пониманья, слов…

Искали все: родители, жена
(последняя), Базиль… Но не узрели дна

ни экстрасенсы, ни гадалки.  Частный сыск
привлёк Суханов, только бЕстолку: ни брызг,

ни всплеска… 
Призрак встал у занавески…





***

С Земляниным столкнулся. Новый цикл
он расквадрировал, играя, – под уздцы

взял Мексику-Миганья-Птице-Глаз:
весь спектр – сквозь призмы заквадраченный экстаз.

Квадратною улиткою ползло
светило в перекрестия дорог

и отражалось на рогах бараньих масс,
подобием Египта становясь.




***

Как всё обрыдло! И просвета не видать.
И праздника не будет никогда.

Когда же отмотаю приговор
на самоистязанье?! – Невенмор!



***

Декабрь змеится беспросветным «марафоном»,
позёмкою, народом у иконы

Почаевской в соборе, где монахи
торгуют всячиною чудотворной, рядом с прахом

Ионы, настоятельным…  Григорий
из Назианза мелочь переборет…

---------------------------------------------

Декабрь – сплошным кондитерским напрягом,
Деянием Дигениевым, флагом

десятилетнего итога и причалом
гульназо-чемодановским с бренчаньем

гитары Дмитрия о скользкие пороги…
Любовь уходит в шкуре носорога…

И с передышкой пилигримскою, и с бликом
из Глазова, и с перемен «великих»

тяжёлым ожиданием: потери
финансовой стабильности за дверью

очередного Новогодья…
                На мели
змея убита шапкой греческой земли…

А голодовка – пораженьем Светом Тьмы,
солнцеворотами органной кутерьмы

и преломлением хлебов.
                Жаль, что пан Анджей

Остался в Вятке…

----------------------------------

               Во дворах – оранжем,
индиго, алым, жёлтым и зелёным
переливаются гирлянды ёлок.
                Плёнкой
шуршащей, липкой, неприятно сладковатой
обёрнут мозг уставший, ставший складом

ненужных знаний и умений…

-----------------------------------------------

                А Володя Киршин
потягивает красное с ожившим

зателефонным Фаустом, стреляя
мгновения прекрасные – гирлянды

еловые: оранж, индиго, алый…
Не холодно.  Вечерние кварталы

по мне гуляют валом, косяками.
Скриплю, как снег, у них под каблуками…

        Какое-то смешное чучело
        Идёт, усы  свои покручивая,

и с каждым  перекрёстком  новым цветом
окрашиваясь: жёлтым, фиолентом,

оранжем, алым … (и так далее)  Мгновенья
теряя пригоршнями в новом откровеньи…



***

Хромает новый год на все четыре
подкованных копыта…  Для эмира –

возврат (с отрывом от жены и сына)…
Мне – страх очередного дня…
 
                Косынкой
обледеневшею Курья всё машет.
Рождественским ударом рукопашный

мороз усиливает звуки снега,
подводит резкость альфам и омегам.

Тувинский ритм закончен.  «С облегченьем!» –
вещаю сам себе, мечтая о кочевье…



 ***

Аполлинарьева жена к Митровичу  ушла
(астролог, чернокнижный водолаз):

чернявый, мелкий, пухлый, кривоносый,
плюс многодетный многожёнец, мастер позы.

И эти двое циклом хитрых комбинаций
домой к Аполлинарию пробраться

сумели. Там Митрович зверски искусал
хозяина с гостями, сей скандал

в участке вызвал милицейский хохот.
Самца, идущего на нерест, кличут лохом.



***

С остатками блестящей мишуры –
в сугробах брошенные ёлки.  От игры:

«Зик транзит глория…» – осталось  и куплет
о колокольцах (под  морозом), как букет

писаховский, поморский,  и звездЫ,
упавшей насмерть, искры (от беды

подальше заметённые в совок
и выброшенные)…
            Какой-то срок…
Уже не срок, а пройденный этап
в моём блокноте  свой закрученный эстамп

на перелИстнутых страничках вставил (нет
в нем крупных поражений, но побед,

особых, также не увидеть только боль
в уставшем теле).
                Клада нЕ дал тролль. 


***

Тепло (насколько это применимо для зимы).
И хлопья… хлопья,  напрягающие мысль

древесную.
          В пуху – по  щиколотку.  Влагой
и свежестью морской циклонит. 
               
                С белым флагом
иду, сдавая укрепление на милость…
Сегодня Виталина мне приснилась,

А с ней – начало августа, Е-бурга
межпересадочно-трехдневные прогулки,

гостеприимство и шарташские ознобы.
Радушье 100 % -ной  пробы.


***

Крещенские снежинки – в Никуда.
Водил детей смотреть на поезда.

Кричали галки на ближайших тополях,
и уходила из-под ног земля.

Крещенские снежинки – в Никуда.
Сегодня в именинницах вода.

А где-то в Калифорнии под соло
на саксофоне Сал последний доллар

разменивает, чтоб внезапно вздрогнув,
опять как на зубах скрипят дороги

почувствовать… Снежинки – в Никуда.
Водил детей смотреть на поезда…



***

Весь в белом, сквозь косящий космос,
Провинциальность, русскость, косность,

павловасильевость и гордость
фасадов авто-книг, соб.корской

рукой поставленных для общего обзора
пред классиками, за стекломажором.

Заштукатурен небожительским цементом,
сквозь дружественность проступающим,
                как ментор.




***

На радио есть два боровика,
два добрых гнома в незаметных колпачках.

Они обмылком натирают щёки,
и звуки вылетают, как сороки,

в эфир под музыку.  И я там тоже был,
из строчек кашу настроения варил…


***

Анютины улыбки расцветают
среди компьютеров и полок, невзирая

на штампы, на перловку, на кустарность.
Видны в них трогательность, грусть, усталость.

Мне кажется, что я причину знаю,
но не скажу о ней.  И расцветают

улыбки у непаханных полей.
На «Как дела?» всегда ответ «О’кей!»



***

Автостоянку под бельканто сторожу.
От фонаря как будто пыльный абажур –

сквозь изморозь.  Машины морда к морде
отогреваются, свою оставив гордость

в попонах снежных. 
         Мой напарник кофе ставит
(матёрый юморист с Алтая),

печет картошку на электроплитке.
Часов тяжёлых золотые слитки

переплавляются, стекая по ресницам
на кортасарскую вампирную страницу.





***

Ещё один природный катаклизм:
по политическим причинам развелись

Шевцовы (правым с левого не слезть,
плюс «профессиональная болезнь»

газетчиков).
     Случилось… как бы не соврать (грешно!)…
Год-полтора назад
        (по меркам нынешним: давно).

Юрашек чуть не спился, но попал
к наркологам.  Лечился, набирал

психические силы.
          Вырвавшись из плена
звонит знакомым,
          требуя сказать, «Как Лена?»

Ведь он, как любящий, имеет право знать,
Где, с Кем и Как изволит коротать!

На этом циклится с упорством маниака,
мелькая изредка на «ящике», по всяким

канальным новостям…  Звонил.  Просил писать
для них статьи культурные.  Сказать

по правде, не смотря на прибамбасы
люблю старинного приятеля.  С опаской

смотрю на это пьяное сафари:
не раздолбал бы джип,
мосты,
рессоры,
фары…


***

В работном поиске забрел в «Информ-ТВ»,
текст новостийный написал на конкурс.

                Цвет
телеэфирный выдал резюме:
«Текст лучший. Но лицом не вышел: нет
 
цинизма, куража у автора – теперь
ТэВэшник должен вышибать любую дверь

крутой ногой».
             Неделю промотав,
опять я оказался на бобах.



***

Подвыпившей качая головой.
В солярной свитке.  Поседевшей бородой

мощь Вагнера вписав по-древнерусски,
он брезгует идти тропою узкой.

Волхвует красками, которые искрятся,
мерцают, ореолятся,  пушатся.

Потомок царских скифов, в Диком Поле
родившийся…  Качает головою

подвыпившей, берестяной тесьмой
фантазию взнуздавший; бородой

Седеющей вписав по-древнерусски
языческие блики…
----------------------------------
                Как гаруспик
гадаю вилкой по останкам угощенья
грядущих дней коловращенье…




***

На День Рожденья не созвать друзей,
как не собрать стола…
                Вершит посев
февральская метель.
              Два-три звонка напомнят
о том, что кое-кто пока не помер,

и можно свидеться. Подаренной иконой
Казанскою коллаж в углу дополню.

А дети, улучив момент для кражи,
остатком тОрта весь ковёр измажут.




***

Он постучался в двери наудачу,
в надежде что поймут и не попросят сдачи,

вернувшись из столиц, лишившись дома,
отцовского, бомжуя у знакомых.

До моего добрался огонька,
лоск растеряв, с щетиной – по щекам,

забыв о некогда парадном мокром щёлке,
с идеей фикс в навязчивой кошелке:

о сверх-жене (которых не бывает).

С больничным распрощавшись сеновалом,
он затянул потуже поясок…

Но холоден и тускл мой огонёк.



***

И снова догорают фонари.
На остановках  тОлпы делят приз

Очередного дня:  на марафоны до работы
пускаясь, чтобы полнить мёдом соты.

А я с ночной, копеечной, грошовой –
домой, шатаясь, совладав с ознобом,

на перекрёстке избежав с трудом машины…
Боль в сердце – часовой пружиной,

закрученной до срыва, до акцента…
Я позабыл, где скалы Фиолента…

Вороны в небе каркают прицельно.
Ждут голуби подачек.  Ждут процентов

банкиры, «крыши», подворотни, государства.
Всё в должниках, повальное мытарство.

-------------------------------------------

Гора-из-Дёрна – новые несчастья
пришедшим из-за моря: большей части

из  них дальнейшего не видеть после схватки
с  богами-демонами-прошлым (в беспорядке

они застынут кочками из дёрна,
часы истории пустив над миной чёрной)...



09.01.-02.2002.


P.S.   А Кашим нашелся где-то в глухой таёжной деревушке (на Северо-востоке области). Там он живёт в чьей-то избе, лечит местных жителей (за это его кормят), следит за пасекой и читает «Розу Мира».