Kocтeр

Батый!
Стряхнув у порога грязь,
смутил твой покой новгородский князь…

Когда твой дед в материнском подоле
лежал,
то подбитую мехом собольим
пеленку
нес бек.
Бека сын удалой
потом торопился поправить седло.
Свирепей других в окружении хмуром
Чингиза четыре его багатура.
Четыре искры его огня.
Четыре копыта его коня.
Не верили воины клятвам и чарам,
как волки овец до порога овчарни—
гоняли врагов,
ночевали в степи,
росу научились студеную пить.
Железное сердце,
с развалкой походка,
и сабли кривые у них вместо плетки,
язык шилоострый
и медные лбы.

Таким у родителя сын должен быть...

Батый!
Стряхнув у порога грязь,
смутил твой покой новгородский князь

Пред сумрачным куполом ставки-шатра
задумался князь у большого костра.
Он вспомнил, как русы везли на телеге:
купцы — аксамиты,
волхвы — обереги,
а красные девки — височные кольца,
чтоб выгнать за море татарскую конницу..
Но русам победы не даровать богу.
Страну поделить дети Ольги не могут.
Лишь звонкий топор поле брани не ищет,
стучит по стволам на родном пепелище...

Князь слышит татар:
— Если в помыслах чист,
костер очистительный перескочи.

Костер, торжеством захлебнуться готов,
плясал, словно девять кобыльих хвостов.
А Русь за спиною.
А Русь вся в снегах...
— Негоже мне, князю, козлом-то сигать!

И тут же, как был в чешуе серебра,
прошел сквозь хвостатое пламя костра.
Окутанный гарью,
в доспехах из дыма,
вошел князь к Батыю живой, невредимый.

Оценит поступок воина воин.
Батый князю молвил: — Ты славы достоин.
И должному—должное, сильному—силу,
дарю я тебе нашу ханскую милость.
Ты перед Батыем не пал на колени.
Прощаю я девять твоих преступлений...

Спит хан, и в сомнениях нечестивых
приходит во сне к нему дивное диво:
вороны поля с мертвецами не ищут,
монгольские плети над Русью не свищут.
Он слышит трезвон сорока сороков,
видит—падают кольца оков,
дома поднимаются прямо из пепла,
Москва без татарской неволи окрепла...

Батый!
Стряхнув у порога грязь,
смутил твой покой новгородский князь.