Снова сонная одурь осенила листву...

Снова сонная одурь осенила листву,
разомлела на солнце зелень мая
под слоем тончайшим флорийского воска,
но над спящим, блестящим, изумрудно-салатным
морем выпукло-шевелюрного лоска,
в дрёму впавших ажурных скульптур,
кровных мне, ныне в силе своей,
на июнь наплывающих крон -
горный бриз пробегает
озорством и отвагой грёзы,
жизни алкающего подростка,
представляющего не ломающие
его грозы, данной от
Бога ему одному грандиозно-
тревожной судьбы и
дубы, и каштаны, и
тополя, и берёзы,
вдруг проснувшись - трепещут,
устами листвы воскрешая
напевы, всем поэтам завещанные
символом веры в торжество
светлой памяти, избегающей
холода Леты - чащей
Тайгета, Геликон увенчавшей
бессмертно, старанием
слушавших вдохи и выдохи
моря Эгейского,
зорких на это аэдов,
я стою на балконе,
плывущем к вершинам
родного мне Алатау,
являющим славу
Божьей милости
к людям долин,
на высокие пики
торжественно-грустно глядящим,
порой умозрительно -
через данную жизнью
юдольной, к примеру,
барачную тьму и
душа ощущает себя
настоящей, неспящей,
шевелящей губами
завещанных гимнов
лебединых пиитов -
старинных и нестаринных -
невинно-казнённых
так или эдак -
неважно, как именно -
тьмою сообществ, в могилы
и только, глядящих
людей - неслышащих
песен непреходящих
и вещее море ораторий
древесно-воскресных -
чудесно-шумящим
наплывом под горним
порывом горного бриза,
плач Ду Фу, смех Ли Бо,
Заратустры вещанья
в подкорке хранящего,
мне о кедрах ливанских поёт,
о кустах тамариска в песках прибалхашья,
о щебечущем пенье дрозда
в шевелюре густой кипариса
из "Писем римскому другу"
и к тетрадке, и к ручке -
налетающим шквалом
незримого, но ощутимого
вдохновенья - прибивает,
как гекзаметр Гомера
к ногам Навсикаи,
Посейдоном разбитый
на щепки
о скалы,
Одиссея усталого
от скитаний,
на Итаку
глядящего
сквозь кошмар,
ему свыше
отпущенной яви,
из брёвен
волшебного берега,
руками героя
построенный плот...