Вороний плач

другие
плачут не о том,
но мы –
не дураки

– пока что
дремлют петухи
и спит
фамильный дом.
а рано утричком
(сама
не зная почему)
Офелия
сойдет с ума.
не к месту.
ни к чему.

наденет платье
до ушей
и задом на перед,
на нем
корсета переплет
затянет потужей,
натянет на руки
носки
какого-то из слуг
и быстро
на зеленый луг
поскачет от тоски.

а днем –
к своей постели – и
приляжет
на часок…

– так, стойте
не Офелии
ли слышен
голосок?

«…се эпитафия
всему
и ничему
как если б выросли на вишнях ананасы
как если бы акрошку ко всему
залили чаем, не доставшись кваса
как если со, как если ба и ка
поссорившись, залают друг на друга
слова любви заменятся на ругань
позеленеет красная строка
большие и ненужные слова
уменьшатся и пропадут из виду
и с каждой шеи спрыгнет голова
когда допишется последняя глава
в пророчествах, где все по алфавиту
и на веселой тризне прозвучит
не царь – царевич-колокол, отлитый из осколка
цветы не вырастут – сорняк сквозь кирпичи
могильные проклюнется иголкой
се эпитафия
и больше ничего
что край оторванный
ни от чего…»

(когда она
заткнется уж?
мы вовсе не со зла,
но, боже мой,
какую чушь
она сейчас несла)

– умолкни
и дослушай нас,
мы плачем про тебя
про то, как ты
сама себя
с ума сведешь зараз.
так вот:

Офелия – с ума
ненужно
низачем
сойдет
как белая зима.
с ума сойдет
совсем.

поэзия
как чистый лист,
безмужняя жена,
как ветра
(или птичий) свист –
кому она нужна?
никто
рыдать по ней одной
не будет
ни за что.
а рядом – речка,
если что,
холодная
водой.