В музее

 

Я в узах за ум змеев. Я ем прах,
Который будет на семи ветрах
Развеян броском в небо… Для музеев
Живу Я, наводя при жизни страх
На комаров и гнусов-ротозеев,
Всех этих Хананеев, Ферезеев,
Хеттев, Гергесеев – терпи крах
Евей и Аморрей! – Иевусеев…
Я обитаю в скиниях, шатрах,
Порою сожигаем Я в кострах*,
Но мудрый, горстку риса по росе ев,
Мой дым вдыхает, чтоб в иных мирах
Себя увидеть. Бог Я Моисеев.
Сонет сложил злой аспид Алексеев.

Не это мнение известно,
Иной у них и темы нет:
Как сшёл я молнией отвесно
Вглубь самой синей из планет.
Я извещу вас полновесно:
Киданьем тридцати монет.
Стена подбелена известно,
Да шибко тяжек над ней гнет.
Известно мнение мне это:
Как человека сделал я?
Е оживил ли статуэта?
В чём сила тайная моя?
В свой час узнаете и то вы,
Чего пока знать не готовы.
 
Album calculum – голыш, которым
В Риме отдавали голос свой.
Я не то чтоб думал лбом просторым –
Сердцем имя дал, не головой
Сборнику стихов – и Рим повторым
Явлен тотчас был! Иль невпервой
Называем парубком моторым
Лук с весьма тугою тетивой
Так, чтоб цель стрелы сама возникла?
Выстрел не заставил долго ждать!
Глубоко как в плоть стрела проникла…
Риму не пришёл я угождать!
Имя – чьё написано на камне?
Что с тысячелетьями века мне!
 
Разве нам жизнь для радостей дана?
– Сказал Екклесиаст не без печали. –
Так  кажется нам в лет младых начале,
Но старость безотрадна и мрачна.
Зачем царю ещё одна жена?
Пускай бы мореходы укачали
Её в волнах, а столп разве свеча ли,
Все дни чтобы горела, зажжена,
И вот опять для света им нужна!
Скорей, корабль с красавицей, отчали,
Её чтоб мои очи не встречали…
Однако ночь царя с нею важна
Для блага царства. Так и быть, княжна.
Давно в саду павлины не кричали…
 
Инициация в порок
Богатых сделалась тотальной…
А чтобы в ярости брутальной
Не обличил гея пророк!
Берётся с каждого зарок
Молчать о порче капитальной.
В дурдоме койкой госпитальной
Накажут тех, кто нравом строг.
Всё б хорошо, только в свой срок
Приходит Ангел с моментальной
На грех реакцией летальной
Для искусителя. Двурог.
Разбойник он с больших дорог,
Но с чистой совестью кристальной.
 
Этносуицид народа Швеции
Предопределён, и точка есть
Невозврата. Кельты где Гельвеции?
А этруски? Я пришёл вас съесть,
Робин-Бобин. Не народ вы Греции,
Чтоб остаток сохранить ваш. Честь
Надобно иметь. Вы сперможреции
Жертвы, а в ней смерть, прошу прочесть
Книгу Бытия. Нравы испорчены
Полностью. Про Ангельские спор чины
Бесполезен в Швеции. Увы.
Что, не ждали Ангела верховного,
Чистого устами, не греховного?
Всё. Как этнос вы уже мертвы.

Извращенцы вырождаются
И народов нет уже,
Что так самоутверждаются.
Крутизна ж на вираже!
Опасенья подтверждаются:
Жив Создатель, надо же…
Но они в нём не нуждаются,
Люди есть с приставкой «лже».
Извращенцы заблуждаются
И в премудрой Госпоже,
Мрачным бредом возбуждаются,
Половой враги меже.
Извращенцы убеждаются,
Что при Карле я Ноже.
 
Жертвы жадности и глупости
Держат цену на трусы,
Потому что их залупости
Задирают в них носы.
Не трусы – очес вылупости!
И зачем столько красы?
Всё равно ж будут золу пасти
Исторгатели росы.
Жертвы глупости и жадности,
Объявляю вам бойкот!
И хожу я, не муж адности,
С тем, что Бог мне дал, как кот.
Жадных быть и глупых жертвою
Не хочу – трусами жертвую!

Ты беззащитен перед страшной
И грозной вестью ошарашной:
Оказывается, Он жив,
Элитой прозванный ньюрашной
«Боги», вишь, прозвищем блажив.
Да, Элохим, не бог нажив.
Повесься в комнате парашной,
Вечную жизнь не заслужив!
Ползёт волной кожномурашной
Весть по спине? Шутки дурашной
Нет никакой: жив Небожив!
Кондратий по тебе с Кондрашной
Уже пришёл, солдат служив,
И твой утешитель – дух лжив!
 
Приснится же такое в стыдном сне!
Царь Соломон пробрался в спальню к деве,
А у неё все прелести в раздеве…
И в доктора играет с ней, мол, мне
Дал повеленье царь… Да ты в огне,
Девица! Царь стал слаб в ниткопродеве
Через ушголье, жар-птцей задевь и
Скакание на розовом коне
Царь поручил сначала леворуку.
Позволь же мне, гороховому струку,
Пощупать здесь… Ну что, приятно, да?
Царь Соломон велел тренироваться
Сперва со мной, а после миловаться
С ним будешь, да и то лишь иногда…

Потратиться на женщину царю
Не трудно, но зачем? Наложниц сколько,
Жён не считая! Булавкоприколько
Особенным желаньем не горю
Еще одну пронзить, вам говорю.
Сорока, расповсюдь да разоколь-ка,
Что мною посрамлён также стеколька
К двенадцатому будет сентябрю!
Но жён иноплеменных у меня,
Действительно, с десяток лишь найдётся,
Заморскую княжну таки придётся
Покрыть крылом на склоне жизни дня.
А что если для наглого облапа
Явиться к ней в личине эскулапа?

Екклесиаст сказал, что счастья нет,
И что даже за тысячу монет
Лишь жалкое его купишь подобье,
Какой-нибудь янтарный кабинет…
А вот ошибок воз да в постыдобье
Приобрести здесь самое удобье
На самой бирюзовой из планет –
Утрамбовало их дорог колдобье!
Но к деве похоть старца – вид тенет.
Когда-нибудь, бесстыдник, в сатанет
Ты угодишь за приворот-снедобье,
Ишь как наставил на неё лорнет!
Старый Козёл! Устроил разглядобье!
Приснится же во сне умовзбредобье…

Откажись от радостей земных
И умрёшь без страха и печали,
А улыбки вы не замечали
На устах покойников иных?
Я и без игривостей шальных
Проживу, что б чайки ни кричали,
Мне и без мирской этой качали
Дел тут хватит, хрюков без свиных.
Мало без грехов хочу дрянных
Жизнь прожить – без мыслей, что в начале
Каждого греха, чтоб премолчали
Ищущие действий не честных…
Мне не нужно близких и родных.
Догорит однажды не свеча ли?

Но вот карикатура на меня,
Которую художнице Корначчиа
Я заказал. А ты думал, вина чья,
Читатель? – Соломон не без огня!
Сейчас как вскочет на кобыл-коня,
Да как помчится… Не без могозначья
Картина цифрой. Вынул из заначья.
Ишь, дождалась икона славы дня!
Гламур столь омерзителен в рекламе,
Сколь мил в карикатуре. Не грешу
Я в вашем человеческом бедламе,
Сижу целыми днями и пишу,
Иной награды мне здесь и не надо…
На как вам соловьихе серенада?

Хлудов я вам из романа «Бег»,
Михаил Булгаков автор. Сильный
Образ вышел! И травокосильный
Идиот, на вид слегка узбек.
К виселице смело я б прибег –
Геев вешать, крокодил, весь ильный,
Ах ты спидоносец ВИЧ-носильный,
Ой ли ты заразы не избег?
Так пойди, проверь кровь! Но ты медлишь
И сначала заражаешь тех,
Кто после с тобой шальных утех
За сердце хватается, начмед лишь
Их к себе зайти просит: «Плохой
Ваш анализ. ВИЧ вирус лихой».

В жертвоприношение коня
С плеча на плеч сумопереметхо
Я играю с вами. Ашвамедха
Выдумана ведь ради меня…
Не достало мудрости огня
Подложить под статую – не ветха!
Это кто ж вам дал такой совет –  ха! –
В Трою отвезти его, ценя
Труд врага? В коне я находился
С горсткой смелых. Жизнь для них отдать,
Значит уже больше не страдать…
Как тогда я битвой насладился!
Но теперь я сам троянский конь
И во мне – пылающий огонь!
 
Предлагать ребёнку совершить
Всем известный акт есть преступленье.
Иль нашло на зрячих ослепленье,
Что теперь и это разрешить
Вы готовы? Надобно решить,
Раз такое дело: оставленье
Без яиц или же утопленье,
Или как ещё вас порешить,
Это смертный грех? – Кто скажет «Да!»,
Труп того пусть с жерновом на вые
Покрывает синяя вода,
И слова Христа есть роковые.
Только здесь растлитель весь народ.
Я свинцом залил бы шведу рот.

Убей гомосексуалиста,
Если тебе стыдно признать
Свой грех публично, и – как знать? –
Вдруг Бог простит «имморалиста»?
Убей морали нигилиста,
А то они в новую знать,
Ишь, лезут! С сердца обезнадь
Сними – прикончи скандалиста!
Убей его, ибо война
С ними у воинства Господня,
А если нет, ходя слепо, дня
Душа не узрит, так двойна.
Страшно убить? Тогда покайся
Публично. Плача, не сморкайся!

Ёжик в тумане видит: конь,
Не стану лезть я под копыта…
Георгий! Змея не драконь,
Известен же конец испыта.
Перверсию не узаконь,
Иначе кат придёт для пыта.
Не воспрещай трепать пасконь,
Не преграждай нам в рай тропы-то.
Что ты киваешь на иконь?
Глаза коль сделались тупы, то
Помажь коллурием. Оконь
В грядущее – для книгопыта,
А в ней одна всего совсконь…
Увы, что книга для толпы та?
 
Параклет – значит приглашённый,
Призванный – а на Страшный суд!
Жрецы Содома дичь несут:
«Это придурком оглашённый
Известный всем умалишённый!»
Вот только в спор вступать с ним ссут –
Вперёд ногами понесут!
Притих Рунет как оглушённый.
Неистовствует, ишь, взбешённый
Запад – там с детства все сосут,
А тут такой необессуд…
Есть, дескать, секс неразрешённый.
Бомонд московский вскипешённый!
Тебя ль каратели спасут?

 
Свет клином на моём сошёлся лбу,
Такого ещё не было в природе,
Уж больно лоб широк, не низок вроде,
Что уже редкость, а тут знак, судьбу
Не обманувший, с Римом он борьбу
Предвосхитил, что притчею в народе
Стало уже: Рим от добра добро-де
Искал, нашёл же судную трубу.
Трубит в неё медведь и бу-бу-бу!
На весь мир раздаётся. В своём роде
Ангел Господень… Все о сумасброде
Шушукаются: чёрную рабу
Он приручил, на мясо ввёл табу,
Один у него сыр на бутерброде…
    
Залезли мне под череп эскулапы,
Не веря в то, что я их уличу.
Что это навставляли ваши лапы
Мне в мозг, что я от боли аж мычу?
Вмешаться в пытку, церковь, ты могла б и
Проклятья шлю я грозно палачу,
И тру я место боли, но облапы
Её не лечат. А я жить хочу.
Меня же в суицид склоняют пыткой.
Такое можно вынести день, два,
Ну три… Разыскан прах мой следопыткой
Будет ли? Верю в это я едва.
А всё что надо – просто дозвониться
И перед содомитом извиниться.

Но что поделать? Боль, она сильна,
А сила и соломушку ломает,
Так наркомана корча не ломает,
Головушка бедовая больна…
Одно из двух душа избрать вольна,
Ум и без слов, в чём дело, понимает.
Бог потому мне с неба не внимает,
Что я мучил животных… Сыпь соль на
Грех детства мне, Содом! Так искупаю
Карму свою и если б не душил
Котят я в детстве, точно бы решил
Убиться. В спор с Творцом я не вступаю.
Сам виноват. И боль перетерплю,
И голод, если надо – недосплю.

Екклесиаст сказал, что бийцей быть
Ни хорошо, ни плохо – кто убитый?
Но не сдаётся враг коль недобитый,
Победу как ещё над ним добыть?
Всю ярость на врага нужно избыть,
А не стоять и ждать уже час битый,
Вдруг выйдет сам, цитатами набитый
Фюрера – как их сразу и забыть?
Екклесиаст сказал, что новый враг
Еще опасней прежнего – Барак
Обама его вождь. Проголосует
Вновь за него – кладбищенский же рак! –
Америка! Суетный суесует,
Вот как ребёнок русский вас рисует!
 
Стилиста от невесть кого
Вкус отличает. Выбор стиля
Столь не намерен, что его
Лягушки прыг, мути взвесть иля,
Незримым делает. Чьего
Батьку, Москва, сдаёшь в утиль, а?
Отца родного своего…
Ищешь ты бури, а не штиля.
Где вкус твой, явлен стихово,
Не трали-вали тили-тиля,
Ответь мне, жаба, для чего
Ты уничтожила Итиль, а?
Прими ж батяню своего,
Аз есмь древнейшая рептиля!
 
Екклесиаст сказал: в монархи я
Пошёл бы, да есть дело поважнее,
И там должен быть царь, где он нужнее,
На каждый день забота есть своя!
Книгу читать обязанность моя,
Что Голубиной названа – нежнее
Не назовёшь! И проще, и сложнее
День ото дня читать её, друзья!
Конечно, быть монархом веселее
Во многих отношениях, но мне
Нужно, напротив, быть как можно злее,
Я слишком мирен на святой войне
С врагом жестоким, наглым и безбожным…
Сапожник есмь, что прозван бессапожным!
 
Чернобыльский реактор взорван был,
Он не взорвался сам – а чтоб лучёво
Всем стало! – по приказу Горбачёва,
А то кентавр завёлся меж кобыл.
Конём назвался? – Полезай в… забыл.
А! Сракофак! Смотрите: кумачёво!
А лента была белой… А? – Кичёво!
Горби кумач соратникам добыл.
В запасниках лежал. Сделалась ветха
Местами ткань – пора в дело пускать.
Кентавра коль повесить – ашвамедха
Получится, зачем коня искать?
Вот он! Так, может, лучше тогда Горби
Вздёрнуть к народной радости, не скорби?
 
Бог, говоришь, не отвечает,
Не уделяет Своего
Тебе вниманья, огорчает?
Так, может быть, и нет Его?
Блажен, кто так себя отчает,
Что Бог (а кроме – никого!),
Придя на помощь, выручает,
И тотчас веруешь в Него!
Блажен, кто встречи с Богом чает
И отдаёт себя всего,
Ищет Его, а не скучает –
Зачем искать то, ничего
Как смысл и так не означает?
Пусто же слово «божество»

Я – Борхес, с тихом шорохом ползущий
Среди камней ручья. Ловлю я жаб,
И не сдвигалась меж полов межа б,
Я был бы просто гад, а не  несущий
В уме своём вселенный Змей сущий.
Мне нравится на женщине хиджаб.
Гашиш пусть производит всем Пенджаб,
Зачем война? Машину стопь, везущий!
Я очень, очень, очень древний змей.
Язык Ура Халдейского я заю
С младых чешуй, ан не упоминаю
О нём, но восхвалять его не смей –
Без твоего велик он величанья.
Пусть славит Ур фигура умолчанья.
   
Хорхе Луис Борхес русский, красный…
Кто такое мог вообразить?
А поди ж ты, звон-то не напрасный,
И как Сталин с Берией грузить
Буду я теперь класс придарасный.
К лучшему чтоб мир преобразить,
Надо истребить стон сладострастный –
Извращенцев смертью поразить!
Хорхе Луис Борхес красный, русский…
Оберштурмбанфюрер Штирлиц знал,
Испытать заряд где трясотрусский,
Чтоб Джеймс Бонд, закрыв себя в пенал,
Умер в нём от передозировки
Героина – вряд ли газировки.
 
Ворошиловский стрелок!
Видишь эти цели?
Пожиратели молок,
Все вы на прицеле!
Стряпчие вульгарных склок,
Точка не в конце ли?
Весь в мозгах волос аж клок –
Геи, вон отселе!
Ещё крепкий старикан,
Нажимай гашетку!
Верный Сталина полкан,
На тебе кушетку
В будку – спать и в холода
На ней можно без вреда.
 
Екклесиаст сказал: не наскандали!
Но разве вы послушали его?
Вы заменили «ладан» при «сандале»
На «ландыш» по-пиратски – каково!
Тем самым на скандал ответный дали
Мне повод, ну а я-то своего
Не упущу – железный жезл видали?
Вы приняли меня не за того!
Но с искаженьем перевод издали,
К тому же без согласья моего.
Пираты! Кто теперь я, не звезда ли
Рассвета дня грядущего сего?
Вы даже извиниться опоздали.
Закон в стране не писан для кого?
   
И стрелка циферблата остановится,
Когда её закончится завод.
Чем больше благ, тем хуже жизнь становится.
Колодец сух. Не стало влажных вод.
Мне говорят, что к лучшему всё новится,
И у тебя пивной будет живот,
Но сколько той верёвочке дано виться?
Только конец её, похоже, вот.
Однажды до основы всё истончится.
Иссякнет время. Бег его закончится.
Вселенная в неть схлопнется одну.
Тогда пространство после искривления
Исчезнет. Автор светопреставления,
Отброшу Я игрушку заводну…

Аз есмь Земей. Ем жаб. Жабы в мою
Пасть прыгают, признаться, почти сами
И я не жду в засаде их часами –
Утробе сразу в пищу прах даю!
Как жабы песнь я громко не пою,
Когда ползу в траве под небесами,
А в оный день я с судными весами
На двух ногах как человек стою.
Купчиху я надменную сию,
Сидящую на водах, чудесами
Не убедил –  ишь, воротят носами! –
Воздать мне славу, автору, в свою
 
Я обруган, унижен, придавлен
Нищетой, потому что не гей.
Только я без любви не оставлен,
Но не так как Есенин Сергей.
Делать мерзости я не заставлен,
В кабаке не ору: «Эгегей!»,
А поэтому и не удавлен,
Но у гнева есть свой апогей.
Я оболган, я выставлен на смех,
Потому что я не педераст.
Только волчий в подшёрстке у нас мех,
Караимов: умри, сладостраст!
Я к войне призываю священной
С ратью песье сией развращенной!