Гость

Он пришел очень поздно – уже в темноте,

Слишком долго курил и угрюмо молчал,

А в моей-то каморке, в такой тесноте –

Только руку подай, да коснись ты плеча!

 

Он давно не пацан, хоть по-детски непрост –

Убивал, умирал, а вот в ухе – серьга…

И всего-то хотел он задать мне вопрос –

От которого я тридцать лет убегал.

 

Он сказал: «Вот стихи. Может быть, я – поэт?

Что же делать? Они мне уснуть не дают…

Сжечь? Печатать? Прочесть? И - на старости лет –

Позабавить весь свет… мать твою!»

 

Я сказал сгоряча: «Ты, браток, не дури!

В сорок с лихуем все начинать – миражи!

Жить не можешь без… виршей? Так лучше умри!

Но не порти себе и семье своей жизнь.

 

Ты в Чечне воевал!» - я орал. – «Ты – осел!

Где здесь Бог, где здесь черт? Далеко ль до беды?»

Он ответил: «Хочу рассказать обо всем,

Написать без вранья и другой лабуды».

 

Я сглупил, мол, Булгарин, рубака шальной

Видел крови побольше, чем Пушкин – чернил,

Только лучшую вещь о кампании той

Граф Толстой – ты пойми! – через век сочинил.

 

И случится же так – и стихи хороши,

И печатают даже, а славы все нет…

У людей, что вокруг – не хватило души?

Или зелено время, как кислый ранет?

 

Я сказал: «Покрестись! Будет легче дышать.

Может быть, и подскажут – нужны ли стихи».

Он ответил: «Потом. Не готова душа.

Слишком много я дел наворочал лихих».

 

Мы поссорились в хлам, а потом он спросил:

«Почему люди пишут? Ты знаешь! Ответь!»

Я тогда прохрипел: «Что ж, ты сам попросил…

Потому что они… близко чувствуют смерть!

 

И тогда уж – хоть строчкой остаться, стишком,

А при жизни – из грязи да в князи попасть…

А у нас это просто – ходи мудаком,

Сдай две книжки, и ты – поэтический князь.

 

А другие – спрягая, склоняя слова

С целым миром ведут Мировую войну,

Так, что катится с плахи у них голова,

Да и в сердце стреляют во вражьем плену.

 

Там не совесть у них, а для всех –прокурор,

Если предал себя, то уже проси,

Получается – вынес себе приговор,

Сам его подписал, передернул затвор,

И уже ты еси, в смысле, на небеси!»

 

Ты, Создатель, как бусы рассыпал слова,

И созвучья, и смыслы, чтоб кто-то тайком

Собирал их в ночи, и его голова

От удачи кружилась, плыла под хмельком!

 

Он ушел в темноту, этот гость мой ночной…

Да, стихи, это… смерть ощутила душа.

 

Через месяц, при встрече с мятежной Чечней

Покрестили в упор его из «калаша».

 

                Вашингтон-Камчатка, 1995 – 2005 гг