Одиссея лежебокая

Жил Одиссей с Пенелопою прекрасноокой
В северной, солнцем слегка обделенной, Итаке.
Был – хитрожопый с рожденья. К тому ж – лежебокий:
Лежа, легко затевал и улаживал – драки.
 
Также – сухим из воды выходил неуклонно.
Рушились царства и снова вставали из праха.
Более всех досаждал Одиссей – Посейдону
Тем, что – как с гуся вода – и без должного страха.
 
С ложа герою сползать приходилось порою –
То по нужде, то до ванны иль до магазина.
Крупная сделка внезапно наметилась в Трое.
Нехотя двинул туда, возлежа в лимузине.
 
С Троей, естественно, он как всегда разобрался:
Дело решили конем и щенками борзыми.
Ванну ему в лимузине залили шампанским
И Одиссея с почетом туда водрузили.
 
И покатили – с блаженным внутри Одиссеем
В сторону милой Итаки, не видя препонов.
А Одиссей, от шампанского быстро косея,
Не распознал в чуваке за рулем – Посейдона.
 
В общем, заснул он – царем, а проснулся – бродягой
То ль на атолле, а то ль – на хребтине китовой.
Очи протер. Проморгался. – Все та же бодяга.
Понял тогда Одиссей – дело вправду хреново!
 
Взгляда не хватит окинуть все море безмерно.
Не уплывешь – ни на лодке и ни на пароме.
Ну, а хозяйкою здесь – нимфоманка-пантера,
Видом и сущностью – чистая – Кемпбелл Наоми.
 
Целых семь лет – нет покоя ни ночью, ни утром,
Без выходных! – Сексуальным рабом у Калипсо
Перепахал он все девять кругов камасутры.
Вырвался – еле живой – в переломах и в гипсе.
 
Выплыл герой! Одиссеи так просто не тонут!
Лодку послала ему, сговорившись с дельфином,
(нос натянувши морскому козлу-Посейдону)
Высоколобая очень  - Паллада Афина.
 
А на пути – то Харбида какая, то Сцилла, –
Все проглотить норовят – без суда и закона!
Слава Афине! Всех гадов она замочила,
Чтобы не жрали героев со всем, что не тонет.
 
А сладкогласое пенье сиренье заслышав,
Вспомнил герой темнопятую нимфу-маньячку.
Рьяно на весла налег, бормоча про себя: «Что я, - рыжий? –
Даром на бешенных баб в одиночку ишачить?!»

Ветры в героевый тыл (плыл скорее бы дальше!) - 
 Слала Афина, к сиренам вставая с замахом:
«Прочь, извращенки, - хоть петь бы старались без фальши!
Мозги рапана - и  жиром тресковым пропахли!»
 
Так, лет тринадцать, то тихой, то громкою сапой
Плюхал герой наш троянский по водным пучинам.
Лишь Посейдон к Одиссею протягивал лапы, -
Била по лапам копьем, осердяся, Афина.
 
Вонь вдруг ударила в нос – и явилась очам – скотобаза:
То от Цирцеиных ласк освинели мужчины.
Лапы потер Посейдон: «Уж Цирцея-зараза
Из Одиссея мне сделает гарного свина!»
 
А Одиссей – лет тринадцать ужо попостяся,
Вдруг возалкал – невзирая на хрюндели оптом –
Бывших двуногих. Был голос Афины напрасен –
Разум был бешенством плоти геройской затоптан.
 
И, осознав бесполезность взыванья к рассудку,
Зеркало вдруг пред героем явила Паллада.
Глянул герой: «Это что за дурацкая шутка? –
Борова хрюндель среди свиномордого стада!»
 
Треснулся рылом в стекло – разлетелись осколки.
Горько захрюкал герой: «Как явлюсь я теперь к благоверной?!»
Голос знакомый сквозь сон отвечает негромко:
«Что тебе снится, мой старче? Неужто опять – свиноферма?!»