Народ спешил в уют притонов сонный

Отлихорадит, отхандрит, отвоет.
Так было прежде, будет и теперь.
И нараспашку мне, как встарь, откроет
Блудница-жизнь обшарпанную дверь.

А там народ уже хмельной и сонный
Спешит в уют притонов и квартир.
О, мой поэт, мой юноша влюбленный,
Не ты ль писал, что так прекрасен мир.

Не ты ль парил над этою толпою
И грезил женщин в царственном огне?
Не ты ли правил рифмой грозовою
И жизнь давал божественной строке?

Увы, мой друг, все в этом мире тленно –
Затихнут грозы, убежит срока.
И по извечным правилам Вселенной
Нас встретит в полночь стойка кабака.

И ты, еще иллюзией влекомый,
Махнешь рукой и скажешь: «Завтра в бой!».
Но утром вновь народ повалит сонный
В уют притонов серый и хмельной.

И сил не будет воспарить над миром,
Вновь ждать грозы и строки обжигать.
И станет жизнь прогулкой по трактирам,
И верной музой крашеная ****ь.

И заболит, заколется под сердцем,
Заполнит ночь бессонные глаза.
Нет в этом мире места иноверцам,
Нет больше в людях божьего следа.

Но отхандрит, отвоет, отстучится,
Отлихорадит, ты уж мне поверь!
И жизнь опять, несносная блудница,
Откроет настежь проклятую дверь.