Мой отец

Всем Ветеранам Великой Отечественной войны, кто воевал в артиллерии, с низким поклоном. 

                1.

Отец мой был высокий и сажень в плечах,
Носил до армии девчат любимых на руках.
Служили Матушки - России гордые сыны,
За год до страшного начала той войны.

В горячем, сорок первом был сержантом,
Был одарен организаторским талантом,
Веселый был и никогда не жил в печали,
За рост и силу все его Петрович величали.

Родился за Байкалом, в артиллерии служил,
На стрельбах чуть ни самым метким был,
Устав армейский, нормы досконально знал,
Да молодых премудростям военным обучал.
                2.
Да, Наградил Господь недюжинною силой!
Казалось всем, что он усталости не знал.
Ребят бывало после марша, с ног валило,
Он, молча, улыбался и все мускулы качал.

Мероприятие в те годы звали – сватовство,
Когда в расчёт солдат зелёных набирали.
Я помню, как сейчас стоит, веселое лицо,
Кувалды-руки - знать не ведает печали!

- Охотники, спортсмены есть в строю? -
Он четким, командирским голосом спросил.
Я помню, как из строя вышел, неживой стою,
Меня он взглядом как насквозь прошил!

В тот день раздали форму тем, кто уезжал.
Кого сосватали, тот раньше в бой пойдёт.            
Тогда нас в старом клубе комиссар собрал,
Сказал: «Богам-артиллеристам слава и почет!»
                3.
Вот так и начал я салагой у Петровича служить,
Но поначалу другом я его совсем не называл.
Он приучал нас к дисциплине, по режиму жить,
А если что не по его, то сразу кулаком в оскал.
 
Всплакну, бывало втихомолку – это ж надо,
Детина мощный и здоровый, а в душе бандит!
Тогда не знал, какая на Победу будет радость,
Он до конца войны расчету жизни сохранит.

Я проклинал работу и считал себя несчастным,
Все отдыхают, а у нас идет учеба в полный ход,
Учил он нас премудростям военным, разным,
И вскоре подтянулись, лучшим стал расчёт.

Мы были молоды, глупы, тогда не понимали,
Бывало, что сто граммов фронтовых нам не давал.
И сам подлец не пил, и только  после узнавали,
Что на консервы и комплект одежды поменял.

Война волной из пуль, осколков накрывала,
Но несгибаем был артиллерийский наш расчёт,
Братва завидовала и восхищенья не скрывала,
Да ширилась молва - Петровичу всегда везёт!
                4.
Однажды наш расчёт из окруженья выходил,
На территории врага мы на радистов набрели.
Петрович от палатки колом фрица завалил,
Второго взяли «языком» с собой поволокли.

Забрали рацию все документы и палатку.
НКВД-шник нас подробно опросил.
Нас поощрили флягой спирта с шоколадкой,
Медалью за отвагу командира наградил!

Мы им гордились за два года без потерь,
Но все ж стонали, это ж надо заставлять -
Войны на полчаса, а он как лютый зверь,
Окопы в полный рост нас заставлял копать.

Стрелял и сам отменно, автоматы не любил,
Винтовкой трехлинейкой себя и нас снабдил,
Пристреливал их лично, отстраивал прицел,
Из стойки, лежки, сидя расчёт стрелять умел.

- Ну как братки?
- Да после боя отдыхаем!
В других расчетах был такой в войну закон,
А мы как бедолаги, прокаженные стираем,
И гимнастерки, что осколками пробило, шьём.

                5. 
Чудес на свете не бывает,
                нет их точно на войне,
Ранение товарищ получает,
                осколками снаряда по спине.

Петрович для меня впервые в службе,
Во время боя встал на двухметровый рост,
Взял раненого из кровавой лужи,
Так на своих руках и до врачей донёс.

Вокруг летали пули, он не уклонялся,
Не зацепила ни одна, он смерти миновал.
А после все шутил и от души смеялся,
Когда узнал, что раненый на ноги встал.
                6.
На место наводящего прислали нам бойца,
Лет восемнадцати весёлого мальца,
Никто тогда на возраст особо не смотрел,
Он не обстрелян был, но громко песни пел.

Его воспитывали всей командой, тонко,
Вложили то ученье, сами, что смогли впитать. 
Не знали мы, что голосистый, тот мальчонка,
Найдет семью Петровича, чтоб рассказать.

О тех годах и бесконечно длинном переходе,
Хотя на запад путь был во сто крат короче,
Как шли по бездорожью, при любой погоде,
И взрывы, стоны раненых будили среди ночи.
 
Тогда счёт жизни шёл порою на минуты,
Друг друга научились с полуслова понимать,
Стал командир понятней и добрее почему-то,
Возможно, сами повзрослели, нечего сказать.
                7.
 В году семидесятом к нам приехал дядя.
- Ты Яковлев?
Малец, а ну-ка маму позови!
Потом сидел, и на стакан граненый глядя,
Нам про войну все говорил и говорил…

Мать тихо плакала, а я сидел и слушал
Какие тяготы тогда мой батька перенёс.
Как детям отдавал консервы, сам не кушал,
К концу войны до капитана он дорос.

Прошел военный суд, где дал признанье,
Штрафного батальона еле миновал,
Что за расхлябанность и за непослушанье,
Солдату челюсть в двух местах сломал.

Плечо подставил подполковник Исаенко,
Который в сорок третьем ордена отцу вручал.
Сказал, что Яковлев толковый, несомненно,   
Пусть продолжает, как и раньше воевал!

И мы дошли по всей Европе до Берлина!
Петрович дал добро нам досыта попить,
И мы всё спорили, ну, сколько ж ему влили?
Чтобы такого мужика, да с ног свалить!

Мы годы лучшие войне, сынок, отдали,
Чтобы была возможность в мире вам пожить.
Скажу еще раз, чтоб отца не забывали,
Он был Герой, должны вы память сохранить!