Страшный суд

               
Зорь предзакатною порою,
Я вышел на пустынный луг,
И воспарил передо мною
Сереброкрылый ангел вдруг,
Он крыльев легковейным взмахом,
Туман росяный рассекал,
А по долинам и оврагам,
Злотравье,сумрак в мох свивал.
Куда бредешь ты – в мрак и холод?,
Полночный вестник вопросил.
Куда влечет душевный голод,
В гречишном трепете долин?
Я к Спасу сердцем пригвоздился,
Что крестной жертвой грешных спас!
Промолвил я и в небо взвился,
И облак светлый скутал нас.
Вознесся я на гребень горный.
Крылами ангела обвит.
Над мирозданием просторным,
В дыму карминовых орбит.             
Как альбатросы звезды вились.
И стежка млечная текла.
Протуберанцы серебрились,
Вокруг Сатурнова ядра.
Волненье дух скрутило леской,
В моей истерзанной груди,
Во мгле над кольчатою бездной,
мне луг открылся впереди.
Мак рдяный цвел на луге злачном,
Взор изумление влекло.
Твердь как кристалл была прозрачна,
искрясь на солнце как стекло.       
Благоуханными цветами,
Усыпан был пестревший склон.
И в дымке ангелы витали,
Сверля простор со всех сторон.
Взойдя с неистовым усильем,
На всхолмье где свет горний чах.
Я зрел, как ангелы кадили,
Сверкучий жертвенник, в лучах.
Надгорный мыс был светом заткан,
Лишь на изогнутых осях,
Безбурно теплились лампадки,
В незримых ангельских руках.
Но в иступленьи шел я мимо,
Палящей вьюгою гоним.
Я зрел, как курятся кадила,
И как клубится сизый дым.
И на восток вперяясь сиро,
Зрел вертоград я золотой.
Истомой грудь захолонило.
Восторгом ум затмился мой.
Достигнуть гридницы чудесной,
Рвалась неудержимо плоть.         
Ведь сей - Иерусалим Небесный,
В котором, зодчий сам Господь!
Я зыкнул к ангелу, чье имя,
Соблюл, в безмолвии тая.
Пошто стрелами дождевыми,
Всю жизнь был пронизаем я?
Неужто зря я душу вытряс,
В стихах как порванный кошель?
И ангел трепетно приблизясь,
Мне дунул в уши: - просто верь!
Когда Иисус вознесся телом,
И град жемчужный сотворил.
Он на горах, в сверканье белом,
Врата – для нищих отворил.
Укромы выпестрил с жемчужин,
Увил дол розами окрест,
Где над сухменью сирин кружит,
И волны пенятся блаженств.
Там с дребезжаньем бед оковы,
С тел изможденных рухнут в срок.
И всех овеет с рек медовых,
Благорасленный ветерок.
И я сознал, какая малость,
Людей терзающая боль,
И грубая земная жалость,
Какой прельщает на юдоль.
Сочился свет из зарних трещин.
Вдруг алкион на крыльях злых.
Вскружился в огневейном смерче,
И взбудоражил небо зык.
Гроза узорно засверкала,
И содрогнулась вся земля.
И глина глухо застонала,
Извергнув мертвых из себя.
И реки, в плеске волн воздетых,
Со дна утопших извлекли.
И в миг, безмясые скелеты,
Застлали пажити земли.
И всюду громоздились туши,
Взор обреченно даль пронзал,
Пернатый ангел влек к ним душу,
Какую прежде снабдевал.
И по кладбищенским солодкам,
Разлились едко вонь и слизь.
Но грянул голос с неба знобко,
И кости плотью облеклись.
Ссыпая иней звездных кружев,
Разверзся с шумом душный ад.
И снова слились с телом души,
В долине слез - Иосафат.
В сияньи огнезрачных воев,
Померкла жолклая луна.
Миг воскресенья звонко пробил,
Вновь плоть с душою случена.
И с содроганьем изумлялись,
Слепцы,в дебелости ума.
Как персть и пепел вновь восстали,
Явив нетленные тела.
Злой ум в сомненьях стал метаться,
Попав в тенета лживых слов.
«Не может якобы срастаться,
Паштет печеночный в коров».
Блажен,кто верит некрадомо,
Что в осенницах благодать,
Как ткалья из сухой соломы,
Росток всесильна воссоздать.
И ливни хлыстали загозно,
Кто жил лукаво на земле.
А лик святых сиял как звезды,
В скупом немеркнущем огне.
Святые в блеске величавом,
Кто ярче, кто тускней, сиял.
Разнясь в величьи горней славы,
Как звезд серебряных хорал.
В перстах их книга томно рдела.
Мзда жизни с бисеринок слов.
Изивно на челе алело:
«Блаженный мученик Христов».
И царь Давид с певучей лютней,
В волос пожухлом серебре.
Нес в сонме праведных, в раздумье,
лазурный венчик на челе.
На них взирали в иступленьи,
И выли, зряща гнусный срам,
Все обреченные к сожженью,
Ох, горе! Горе! Горе - нам!
Ох, горе! Горе – нам безумным!
Погрязшим в омуте грехов.
Зачем мы кланялись бездумно,
Тельцам, доросшим до быков?
Нам смрадный тлен был сокровенней,
Чем благотишный чувств покой.
Зачем из жажды наслаждений,
Лишились доли мы благой?
Ох, горе! Горе – нам бесплодным!
И как смоковница - сухим!
Перед лицом всех земнородных,
Отверзлись тайные грехи.
Неистощимые в коварстве,
Мы ухищрялись делать вред.
Трубили мы, погрязнув в чванстве,
О совершенствах, - коих нет!
Мы жалость с чувств отмежевали,
Кляли неистово больных.
И помизающи очами,
Сплетали козни для святых.
Святые пили горький оцет,
И изнуряли в бденьях плоть.
И просияли ярче солнца,
И благосклонен к ним Господь.
А мы злословили блаженных,
Вотще стужали их дарам.
Истлеть, чтоб в пламени разженном.
Ох, горе!  Горе! Горе – нам!
В нас веры нет! И нет доверья!
Мы отрицали страшный суд.
Но – спала маска лицемерья,
Нас – дни безжалостные ждут!
Мы все как рыжие Иуды,
С заклятым денежным мешком.
Пытались протащить верблюда,
Через игольное ушко.
Мы проливали реки крови,
В злом безрассудстве позабыв,
Что вечность как пустыня Гоби,
В сравненье с зернышком одним.
Зачем мы верили – наветам,
И прилеплялись к злым делам?
Служили дьявольским клевретам.
Ох, горе!  Горе! Горе – нам!
Зачем мы с злом слепились с детства,
В грехе коснели много лет?
Безмерно наше – непотребство,
И окаянству края – нет!
Зачем под солнца ржавым блюдом,
Мы ввязли в смрадные грехи?
И скоро ад как цербер лютый,
Вонзит в нас острые клыки.
Там Цезарь с Брутом вопияли.
А Гитлер жалобно скулил,
И ощетинившись усами,
Хотел, как сом зарыться в ил.
Там Ирод выл в несносных муках,
По зыбям роем ос гоним.
И Лев Толстой в червивых струпьях,
Развеял бороду как дым.
Ряды отверженных стенали.
И нестерпимой мнилась боль,
Кишели лица их червями,
И тек из язв зловонный гной.
Все думы их загусли в распрях,
В неистребимой злобе дней.
На мрачных лбах их мглела надпись,
«убийца»,«вор»,«прелюбодей».
«Блудник»,«сквернитель»,«мужеложник»,
«Мятежник»,«пьяница»,«злодей».
«Гордец»,«завистник»,«скотоложник»,
«Кощунец»,«хищник»,«чародей».
Зов трубный бластился с Востока,
С бичом в руке Селафиил,
Над сонмом грешных хищнооко,
В зыблистом облаке парил.
Крошились с диким треском горы,
И камни плавились сурьмой.
А крутоборые укромы,
Вдруг зачаведили кухтой.
Взвилась как селезень над полем.
Луна из зарнего возка.
А взор мой застила слезою,
Солончаковая тоска.
Смолк зык совы в дремотной дали,
Затлелось звездное руно.
А я все думал о страданьи,
О том лишь – есть ли в аде дно?
Но как звенящий подорожник,
Мне ангел тихо щебетнул:
«Весь суд лежит в деснице Божьей,
И ад прикладен за вину».
И я потупил взор смущенно.
Заткется тиною вода,
А грешник к высям озаренным,
Не вознесется никогда.
И под дождем эфирной пыли,
Свергались ангелы с небес,
И на тугих кисейных крыльях,
вздымали огнепальный Крест.
Крест в облистаньи невечернем,
Блеск нестерпимый источал.
И я от чувств неизреченных,
Вдаль с содроганием взирал.
Свет неизбывно лился в воды.
И жабы пучились в воде.
И изумлялись все народы,
Необоримой красоте.
Луна рычала диким вепрем,
Рвя звезды как листву с куста.
Жидов объял безмерный трепет,
В мерцаньи зарнего Креста.
«Ах, мы – злосчастные!» вопили.
«Ужель, грядет звягливый час?
Кого на Крест мы пригвоздили,
В огнистый ад извергнет нас.
Зачем, мы в тще пропяли Сына?
И чтили зря во мраце лет,
Что наше зло неистребимо,
И ухищреньям края – нет.
Мы ткали сети тайных обществ,
Чтоб высясь в небе как Эльбрус,
Непостижимо жадный Ротшильд,
Кромсал планету как арбуз.
Наш алчный дух к земле прижаблен,
И скоро зорь медвяный звон,
Мокнет нас, краснокрылой цаплей,
Как жаб в кипящий флегетон.
Уж стаи ангельские кружат,
Над зыбью тлеющей реки.
Чтоб вздеть слепые наши души,
Как бычьи туши на крюки.
Жиды за космы себя рвали,
И били хлестко по щекам.
И как зегзица верещали,
Ох, горе! Горе! Горе – нам!»
Они от ужаса зверели.
И был,смущеньем я томим.
Кто, тех, что в злобе каменели,
Подвиг к неистовствам таким?
Расправив крылья белопенно,
Курлыкал ангел вдаль возрясь.
«Поверг их в трепет и смятенье,
Сей, Крест незыблемо лучась».
Где спорыньей кадит крапива,
И вспышки зорь ржаных зыбки.
В сермяжных тучах крутозыбо,
Смыкались ангелов полки.
И искрометно взвив крылами,
В молниевидном плеске зорь.
Они спускались по спирали,
За строем строй!За строем строй!
И в шквале крыльев ярко красных,
Взор ястребиный вперя в рожь,
Свергаясь с туч винтообразно,
Они людей ввергали в дрожь.
Начала,Силы и Господства…
И липкий страх объял меня.
Но ангел мне шумнул «Не бойся!
Се друзи Горнего царя».
Но я не чаял сердцем грубым,
Что в желне звезд мерцавших всклинь,
Так – громоусто рявкнут трубы,
Рассыпав звонистую зыбь.
Я задрожал как пегий заяц.
Но ангел молвил «Веру взвей,
Над боязливостью как знамя»,
И звон мне вытряс из ушей.
И содрогнулась твердь зыблисто,
Расселась почва под стопой.
Но сонм Святых мерцал лучисто,
А строй виновных тек смолой.
И взвились вновь пернатых стаи,
И сребро-злачный облеск крыл,
Они так пылко источали,
Что в изумленьи я застыл.
И по лягвячьему пузырясь,
Пролился ливень с крутизны.
Дрожал как листья на осине,
Порочный люд с ярмом вины
Люд скрежеща зубами в злобе,
Зрел свет немеркнущего дня.
И табуны кустов сиквои.
Промчались ковкою звеня.
Скатилось солнце бурой тыквой,
За мглой замшелый горизонт.
И сонм святых воспел молитвы,
«Судья грядет по зыбям вод».
Престол Судьи взъерошил небо,
От порыжелых зорь, пунцов.
И Крест паря на туче белой,
Оплелся радужным венцом.
Развихрив клевер с медуницей,
Колебля рек зацвелых плес,
с надгорий мчалась колесница,
взметая искры с под колес.
Она в грозы цветных размывах,
Над пожней бластилась вдали.
В коней растрепанную гриву,
Впивались звезды как репьи.
Вихрь вздыбил кряжистые пущи
И сонм крылатый произнес:
«Благословен с небес грядущий,
Всехвальный - Иисус Христос!»
И трубный зык прорезал воздух.
И ангел с скипетром возник.
И ветер загудел как кросна,
И всколыхнул несметный лик.
И в молний всполохах трескучих,
Орел,телец и лев,…паря,
Влекли с небес на снежной туче,
В мир богозарного Царя.
И с снежно-тканных туч,парчево,
Свивался свет,погост устлав.
И нежен – паче зорь вишневых.
Был яркоогний лик Христа.
Воссел Судья на троне жгучем,
И взгляд стрелой язвящей взвил.
И грянул клир как гром кипучий:
«Благословен Судящий мир!»
Он вперил взор на воздух тусклый,
И звезды взвились вороньем.
И свиток неба свился с хрустом,
Чтоб быть поглоченным огнем.
И языком слизав мрак жженый,
протявкало созвездье Пса.
Но на подвесках золоченных,
Зажглись лампадки в небесах
Судья в юдоль воззрился с грустью,
И твердь исторглась в тот же миг.
И люди стали на воздуси,
Издав в сметеньи гулкий крик.
Земля истлела словно пакля.
Но клокоча в жару как медь,
В огнеупорной наковальне,
Иная выковалась твердь.
И в той земле все было внове,
Трава искрилась как сапфир.
И зачаведившие топи,
Цвели в чащобах куржевин.
Лядины в каперсах тонули,
В бору резвились волк и рысь.
И лев с пятнистою косулей,
На знойных пажитях паслись.
Я даль буравил взглядом знобким,
И умиленье ощутил.
«Ты зришь благую землю кротких!»
радушный ангел пояснил.
«А месяц где, что плел коклюшкой,
Сиянье кружев над землей?»
«Луну забольною лягушкой,
Склевал как кречет день Осьмой!»
Вдруг помавая легким жестом,
Судья метнул взор в водоем.
И вспенив воды в поднебесной,
Затлил их розовым огнем.
Спорхнул полк ангельский,курлыча,
И вверг часть грешников в огонь,
Имевших зверское обличье.
О – страх! Кто в силах сдюжить боль?
Когда, вопя в оцепененьи,
Их огнь бурлящий поедал.
То – я не смог сдержать смятенья,
И рьяно к ангелу взывал.
Зачем, от края и до края,
Огонь объять полнеба смог?
Ужель, ждут вечные стенананья,
Всех тех, кто брошен в кипяток?
«Равна ли мзда,их лютой злости?!»
Воскликнул ангел: «Да,О – да!
Чтоб плавить грешные их кости,
Огонь немеркнущий им дан.
Низринут в рдеющее море,
Лишь тот,кто дьяволу служил,
От дней Адама до Закона,
Пленяясь чародейством злым».
Стал шелест крыльев тише,тише..
И в пурпур неба взмыв со мной ,
Взвивался ангел выше,выше...
В пустыне неба огневой.
Дрожа от страха и бессилья,
Шепнул я тихо: «Отпусти...»
И разжимая мягко крылья,
Он улыбнулся мне:«лети..»
И под змеящейся улыбкой,
Я, испустив надрывный стон,
И полетел как камень зыбкий,
В громокипящий флегетон.
Случен с неистовой тоскою,
Я мрак отчаянья постиг.
Но ангел, мчась за мной стрелою,
С огня извлек в последний миг.
Едва лишь лавы раскаленной,
Коснулся краем я стопы.
Загыкал ангел просветленный:
«Приспело время жать снопы!»
На звонких крыльях привитая,
Архаи в реве зычных труб,
Святых от грешных отлучали,
Целуя в дуги алых губ.
Поставив верных одесную;
Клин легкокрылый взвился вновь,
Снести отверженных ошую,
Где грозный суд вершит Любовь.
Все в дымном воздухе стояли,
Где прежде,зыбля млечный мост,
Паслась медведица большая,
В необоримой вьюге звезд.
Там – лица радостью блистали,
У ожидавших вечных благ.
Но нечестивые стенали,
И колебал их души страх.
Христос рек сладостно:«Придите,
Благословенные Отца.
Надежду в душах востягните,
Вы Мне служили до конца.
Взалкал и вы Мне дали пищу!
Возжаждал – дали Мне воды!
В напастях был Я, или нищим,
Не погнушались Мною вы!
За то что, руша сеть коварства,
Сплели вы сети добрых дел.
Неизждиваемое Царство,
Примите в вечный свой удел».
Кто был Мне предан бесконечно,
То будет,чашей золотой.
В колодце благ черплять извечно,
Неиссякаемый покой».
И лилось звонко – «Аллилуйя»,
Из душ как с благозвучных арф.
Царь устремил Свой взор ошую,
И ярым гневом воспылал.
И как олени пьют из пруда,
Лакали зори липкий мрак.
И реки слез излились,будто,
Могли гасить горящий мак.
Скакали зори как куницы,
С куста созвездий в злачный луг.
Но скорбных сумрачные лица,
Еще кромешней стали вдруг.
И в бликах зорь неудержимо,
Гнетущий глас звенел вмале:
«Грядите в огнь неугасимый,
Что уготован сатане.
С дел,слов и мыслей непотребных,
Вы расточили драгий клад.
Я призывал упорно к небу,
А вы всю жизнь стремились в ад.
Зря тучи смуглые витали,
над рожью словно ястреба.
Вы упивались лишь грехами,
Без покаянья и стыда.
За то, без удержу и страха,
Упейтесь рдеющим огнем.
И насладитесь душным мраком,
С неусыпающим червем.
Был мрак над бездной необъятен.
И крылья белые вспеня,
Ввергали ангельские рати,
Стенавших в озеро огня.
Но вновь Судья воззрел на сушу,
И дланью в воздухе провел.
И на песке с цветочных кружев,
Сад буйно-лиственный расцвел.
Ветра скакали в диких рощах,
На мягких лапах словно рысь.
Над белой пеной рек молочных,
Причудно бабочки вились.
И в благо-сенных кущах прячась,
Играла львица с мотыльком.
А дым белесый испарялся,
И орошал луг молоком.
И молвил белый ангел знобко:
Восток из глаз не упускай.
Неизреченна земля кротких,
Но несказанней горний рай.
И в семицветьи вспышек вьюжных,
Как душ немеркнущий очаг.
Явился град златокольчужный,
Рассеивая терпкий мрак.
Взметались ангелы проворно,
И Бога славили в веках.
А дивный град нерукотворный,
Сиял как солнце в облаках.
И с светоносного Престола,
Господь узывчиво сказал:
«Воззритесь грешники,сей город,
Я для святых уготовал.
Узрите, как сей град сверкает,
На легко-дымных облаках.
Узнайте, что вы потеряли,
Увязнув в илистых грехах.
Благословенные... Придите,
Затлейте радость впереди.
И звонкой дробью в рай войдите,
Всходя по млечному пути.
Свет Невечерний с всхолмий падал.
Плыл чудный город как ладья.
Но ангел мой в безвестье канул,
И я очнулся с забытья.
И сон мне врезался в ум живо.
Как мглу соблазнов побороть?
Для смертных высь – недостижима.
Прости мя грешного Господь.          2010г.