О памяти людской - из книги - Изгой

ЖИТЬ  НЕ  ПРОСТО

Не смотрите исподлобья,
я остался на Земле
и зажёг свечи подобье
на метафорном столе,
где осталась пара строчек
не записанных в тетрадь.
Круг, конечно же, порочен.
Разметавшаяся прядь
беспарольного стремленья
оказаться на волне
в центре южного скопленья
новых признаков вполне
нам достаточно, однако,
мы морочим котелки,
и выращиваем злаки
из печали и тоски.
И кладём с прибором часто
на безудержность стихов,
задыхаемся от счастья,
тонем в омуте грехов,
веселясь не поминутно,
посекундно на ветру,
задыхаясь от паскудства
на обрывистом яру,
наслаждаясь чем попало
в подворотне жизни той,
что показывала жало
и пугала пустотой
разомлевшего столетья
в осмеянии толпы
били нас тугою плетью,
словно были мы столбы,
ошкурённые два раза
всей бессмыслицей времён,
где крутилась вновь зараза
между памятью имён,
утонувших в неудаче
на исходе дней пустых.
Надо было бы иначе.
Получали мы под дых,
и смеялись над собою,
издевались над собой,
увлекались не борьбою,
а вступали снова в бой
с обезумевшей толпою
за оградой хвастовства,
шли печальною тропою.
Устилавшая листва
хохотала и хрустела,
будто на зубах песок.
Вся округа индевела
посреди озимых склок,
не посеянных под зиму
в белокаменный четверг
я сплетал опять корзину.
В замешательство поверг
всех живущих на Планете,
торжествующих в конце,
и скучающих о лете.
С миной грусти на лице
мне хотелось позабавить,
и печально рассказать,
может быть себя поправить,
прошагав назад лет пять
и понять, что жизнь прекрасна,
удивительна она
и сомнения напрасны.
Вид печальный из окна
затуманился под вечер,
и зажглась вверху звезда,
стих промозглый нудный ветер.
Слово падало с листа
на осенний перекрёсток
беспокойства и дорог.
Жить, конечно же, не просто
посреди чужих тревог,
выплывающих на стрежень
по реке забытых дат.
Я по-прежнему был вежлив,
потому что виноват
перед будущим потомком
за стихи в романе грёз,
уносящих жизнь к истокам
без печали и без гроз
на страницах умолчанья,
в откровениях стихов,
прозвучавших как признанье –
жизнь пуста без дураков,
на которых нет обиды,
у которых нету слов.
Потому и, очевидно,
дождь идёт из облаков,
и линует всё пространство
он в косую... не спеша
постоянно... Неустанно
грустью полнится Душа.


***
Я в осеннем наважденьи
продираюсь в дали вновь
по стерне неуваженья.
Сердце искромсал я в кровь,
и Душа страдает часто,
обливается слезой,
но глаза ещё лучатся,
словно небо пред грозой.


***
Я родословную не знаю
и в этом вся моя вина.
Фамилии припоминаю,
перебирая имена.
Мне Исаак родным был дедом,
а по отцу мой дед Лукьян.
Мой прадед Михаил поведал,
что будет правнук вечно пьян,
стремиться будет на вершину,
под склоном оставаясь он,
и будет гнать всё матерщину,
хоть, даром, вовсе не пижон.

Я помню бабушку Варвару.
Ивана – прадеда не знал,
любил пирог он с пылу, с жару,
а из фигур ему овал
был по Душе, всё безвозвратно...
Осталось имя, вот и всё.
Я говорил не раз приватно,
из предков кто-то колесо
изобретал не раз, не дважды,
а много, много в жизни раз.
И пусть в упрёк мне даже скажет
любой гранильщик горьких фраз.

Конечно, стыдно перед внуком
за то, что помню мало я
имён, что канули без звука,
навечно приняла земля
моих далёких близких предков.
Им – безымянным память вечно
останется в стихах моих.
Не надо в жизни быть беспечным.
Ищите пращуров своих
в архивах, метриках и списках,
и возвращайте к жизни их
не в виде голых обелисков,
а в памяти людей простых.