Русь
бревенчато-угрюмо,
наказы прадедов храня,
ушедший век которых умер?
Что ты мне силишься сказать,
какую быль поведать?
В пыли сынов твоих глаза,
а дочерей побрала негать...
Померкнул блеск твоих очей,
и тяжелее вежды ставен.
И плач морщинистых печей
не греет высь над образами...
Твоё осунулось и высохло крыльцо,
а дверь петельным ржавым хрипом
с перста запорного венчальное кольцо,-
тепла руки хранителя и быта,-
сняла и бросила на пол,
открыв щербатые ступени,
где лижет ветер языком
безвремьем вымерзшие сени.
Главу покатую на сгорбленных плечах
уж не несёшь ты, а волочишь
и дряхлость рук приземистых печать
сырой погибелью пророчишь.
Где паутиной ветхою крещенские морозы
кудряву русь отняли в волосах,
речей рокочущих несказанные грозы
в безмолвно-серый обратились прах.
Куда бредёшь с заборною клюкою?
Не уж толь к храму подалась?!
Тебя не примет бог такою,
опять, вон видно, набралась!
Умри! в дороге в землю падши,
пусть из тебя произрастут
лазорью васильки и солнцами ромашек
согреют тихий твой приют...
Свидетельство о публикации №112050302946