Радость

        Щенка восточно-европейской овчарки муж принёс домой именно в день рождения Алёшки, и, кажется, такой подарок стал сюрпризом только для меня. Задушевные разговоры о собаке девятилетний сын вёл частенько, но я была непреклонна – в семье с тремя мужчинами и без собаки хватало уборки, стирки и хлопот по кухне. Да и жили мы в квартире на пятом этаже, куда частенько "не доходила" вода. Вернее, она появлялась глубокой ночью, когда жильцы нижних этажей, наконец, закрывали краны.
      Часов в пять утра я поднималась и, стараясь не разбудить семью, одновременно стирала бельё и варила завтрашний обед, а заодно мыла посуду и протирала пол. Стирка была моим проклятьем, потому что машин-автоматов у нас в стране «ещё не изобрели», а с тремя «мужиками» в доме грязное бельё копилось со страшной скоростью, особенно, носки.  "Выбираешь любовь - получаешь носок", - бормотала я, остервенело выкручивая очередную пару. Замученной  бытом, мне тогда казалось, что  наступающее утро полнится только новыми  заботами дома и на работе. Собака неминуемо должна была разрушить хрупкий порядок, но мужчины решились на заговор, ведь мои ночные мытарства стали для них делом обычным.
    Трехмесячный худой голенастый щенок не прижился в семье с маленьким ребенком, но был привязан к людям. Сын млел от счастья, и я не решилась выкинуть подарок немедленно - не портить же ребёнку праздник. По квартире скакали в полном восторге друг от друга щенок и дети - гости сына.
- Ну, и как зовут это чудовище? - спросила я грозно.
- Джонни,- поспешно ответил муж, видимо ожидавший грандиозного  скандала.
– Какой же это Джонни? - сердилась я,- это целый Джонище.
– Точно, точно, мама!- закричал старший сын Егор, который уже учился в мореходке  и хорошо знал английский,
- Это Джой!  Пусть будет Джой! Джой – значит радость...
В это время вся честная компания во главе с новоявленным Джоем вывалилась из детской и, радостно вопя новое имя щенка, покатилась дальше. Так в нашем доме поселилась Радость.
     Поначалу я злилась и бурчала, ведь пёс всегда оказывался не там, где надо, путался под ногами... Но Лёшик с первого дня так преданно полюбил его и так старался угодить - без уговоров и напоминаний выносил мусор, возился с пылесосом по всей квартире, сам мыл миску и кормил, а потом подолгу выгуливал щенка - что я  сдалась. Да и щенок оказался на удивление умным и понятливым и незаметно стал самым верным из моих домочадцев: если Лёшки не было дома, Джой ходил за мной "по пятам" во время домашней работы, безропотно и внимательно выслушивал нотации, благодарно заглядывал  в глаза, радуясь малейшей ласке или угощению... У него даже появилась привычка отдыхать рядом: едва я, покончив с домашними делами, присаживалась с книгой или вязанием в любимое кресло, Джой тут же рушился на ковёр, норовя боком прижаться к ногам или хотя бы морду положить на мои тапочки. Казалось, что собака крепко спит, но вдруг уши вставали торчком, хвост быстро - быстро стучал по ковру, пёс радостно взвизгивал, вскакивал и мчался в прихожую, потом назад, потом снова припадал к двери, оглядываясь на меня: мол, радуйся - возвращается кто-то из домашних, иди скорей на кухню - пора кормить. А если к входной двери подходил чужой, Джой бесшумно замирал, нюхая воздух и прислушиваясь к шорохам на площадке. Теперь мы могли без опаски оставлять дома Алёшку вдвоём с Джоем.
     Начиналось лето, а значит, выезды на дачу, отдых на берегу моря, купания. Щенок быстро привык к машине: первым заскакивал на заднее сиденье, устраивался за спиной у мужа и шумно дышал ему в ухо. Сдвинуть его с места было совершенно невозможно – Джой упирался всеми четырьмя лапами и ждал, когда приоткроют стекло на двери, а потом, высунув голову и щурясь от ветра, готов был ехать так, сколько угодно. «Ветер в харю, а я шпарю», - смеялись мы, но он только ещё слаще жмурился и голову не прятал.
     С Алёшкой они жили душа в душу, хотя Джой явно считал себя старше и ответственнее. Особенно смешно это выглядело во время морских купаний. Вода в дальневосточных морях и в летнюю теплынь холодновата, но наш младший, большой любитель поплавать, обязательно лез в море. Пёс с лаем и подвываниями скакал по кромке прибоя, требуя вернуться на берег, Лёшка шумно резвился в воде и "не слышал" друга... И тогда Джой обреченно и брезгливо входил в морскую горько-солёную купель, запрокидывая голову и отворачиваясь от волн, подплывал к другу и носом упорно выталкивал его на берег. В тучах брызг и песка спасатель и спасенный с визгом и лаем возились потом друг с другом, совсем не нуждаясь в нашей опеке.
    Он всерьёз считал себя защитником сына, и даже пробовал погавкивать на меня, если я за какие-нибудь прегрешения наказывала Лешку. «Не стыдно?- корила я обоих,- кормлю вас, балбесов, лелею, а вы?» Оба прятали глаза, и инцидент затухал, потому что были у Джоя две непреодолимых страсти, ради которых он готов был простить мне любой нагоняй. Первая – сливочное масло, и тут всегда пахло криминалом. Надо сказать, что на нашу тесную пятиметровую кухню заходить ему запрещалось, но стоять или вертеться в дверях он мог и пользовался этим напропалую.  Я крутилась у плиты и раковины, то одно, то другое доставала из холодильника, накрывая на стол. И если только на столе оказывалась маслёнка, а я на мгновение поворачивалась к плите, масло исчезало молниеносно. Милая собачка уже мирно лежала на своём коврике в коридоре и невинно смотрела на меня. Только нервное подёргивание хвоста могло быть уликой. "Кто это сделал?"- трясла я пустой маслёнкой. Джой виновато ронял голову  и прикрывал лапами нос, мол, признаю, виноват, шлёпай своим тапком. Удержаться от воровства масла он, видно, был не способен.
      Вторая "роковая страсть" – жареные пирожки. Известно, что пирожки – дело долгое, и пока я занималась то тестом, то начинкой, то стряпней, Джой преданно и умильно заглядывал мне в глаза, молча и скромно замерев на пороге кухни. Но как только первый пирожок ложился в горячее масло,  вздохи и стоны, скулеж и повизгивание так же наполняли кухню, как запах жареного. Как-то, не выдержав этих воплей, я бросила ему пирожок прямо со сковороды и тут же кинулась отнимать, пока пёс не обжёгся. Но Джой оказался умнее, чем я думала: он сунулся носом в горячее и отпрянул, а потом, перекатывая с лапы на лапу, двинулся с добычей к входной двери, где дуло в щель у порога. А там в нетерпении  когтями разорвал тесто и жадно нюхал начинку. Через несколько минут пирожок был проглочен, а я снова услышала стоны и мольбы "умирающей от голода" собаки. С тех пор этот "цирковой" номер мы повторяли всякий раз, когда я баловала семью стряпнёй. Мои мужички собирались на кухне, как только Джой запевал свою заунывную "арию", и наперебой пытались отнять у него остывающий пирожок, а пёс загораживал его и телом, и лапами, мотал головой и то ли скулил, то ли стонал, не  желая отдавать добычу. "Ах-ах-ах-ах",- жаловался он мне.
"Мальчишки, к столу, - звала я, - вот ваши пирожки, а этот оставьте Джою". Успокоенный пёс благодарно скалил свои страшные зубы и, вытянувшись во весь рост, замирал перед горячим лакомством.   
    Оказывается, совсем немного нужно и людям, и собакам для радости – лишь тёплый дом, вкусное угощение и дружная компания.