Дед
Он сидел на скамье возле дома и рисовал лодку с мачтой. Легкий ветерок слегка трепал его седую бороду. А я пробирался вдоль забора к дому напротив – к моей первой и единственной любви. И неожиданно был остановлен дедом.
– Эй, городской, подойди ко мне, – позвал он.
Что-то было в его голосе такое, что я подчинился. Подойдя к нему, спросил недовольно:
– Чего тебе, дед?
– Садись, разговор будет, – сказал он, бросив рисовать.
– О чем говорить? Мы вроде не знакомы.
– Не знакомы, – подтвердил дед, – а дело у нас одно, общее.
– Какое еще дело?!
Я уж было хотел уходить, но дед громко крикнул:
– А-ну, сядь, салага! Сиди, коли велено.
От неожиданности я сжал зубы и огрызнулся:
– Эх, будь ты помоложе, врезал бы я тебе, дед!
Дед посмотрел на меня внимательно и сказал помягче:
– Да сядь ты, Бога ради!
Нехотя я сел на край скамьи.
– Ты знаешь что. Выслушай меня старика. Ершист больно, смотрю. Ты это… Гальку Самсонову не обижай. Сирота она.
Кружишься ты с девками: то одна у тебя, то другая.
– А ты откуда знаешь, дед? Не спится тебе, что ли, ночами? Все выглядываешь.
Дед вздохнул, подумал и сказал строго:
– Обидишь, башку расшибу, гляди у меня! Моряк я бывший. А моряки обиду не прощают, – дед клюкой взмахнул по воздуху.
Я рассмеялся.
– Побьешь, что ли?.. Зорро!
– Но, но, я грамоте не обучен, а жизнью учен!
– Не ершись! – прикрикнул он. – Любишь ее, вижу. Глаза они не врут. Видел, как глядишь на нее. Сам молодым был, знаю.
Дед задумался, посмотрел на свое художество:
– Эх, море, море! Я сны ночами о нем вижу. Зовет, в душу плещется!
На глаза его навернулись слезы.
– Ты это, дед, – ни к чему память тревожить. Прошлое ушло – забудь, – пожалев его, сказал я.
– Нет, милый, прошлое-то оно рядом. Без него, без прошлого-то никуда. Как ниточка за иголочкой за нами тянется.
Ты вот что, парень, девке голову не морочь, в загс веди. Ребенок у вас будет – видно уже. Или не знаешь? Отцом ты станешь. Не годиться дитю при живом отце сиротиной расти. Не повторяй моей ошибки. Не беги в город. Здесь место твое.
Дед задумался. И продолжил:
– Девчонку я любил, нашу сельскую. Ребенка от меня ждала. От любви дети красивыми рождаются, – он посмотрел вдаль и чему-то улыбнулся.
– Не всегда я был таким, – крючком согнутым, да и клюки при мне не было. Голову дурил я любимой моей. Всё "сегодня да завтра" сватов обещал прислать. Любил, но мучил.
Пусть, думал я, – попереживает. Любить крепче будет. А она – раз и двери передо мной закрыла. Ходила – вроде и не видит меня. Ее любовь ко мне сжалася, как еж колючий, клубком свернулась. Тронуть эту любовь нельзя – уколешься.
Мимо проходила – голову высоко держала. Даже в сторону мою не глядела. Гордая была. Стеша непохожа была на деревенских баб. Неязыкастая. Все в себе держала. Замуж она вышла за Петьку тракториста. Пьянь голимая. Человека из него сделать хотела. Да куда там! От водки он умер. Эх, горькая! Будь она неладная! Сколько жизней перевернула, сколько мужиков сгубила.
Уехал я в плаванье. А как вернулся, узнал: дочка у нее от меня растет – Надюшка. Издалека ими любовался. Выросла Надюшка, замуж вышла за фельдшера приезжего. Потом дочка Галочка, внучка моя, у них на свет появилась – вылитая Стеша. Такая же беленькая, курносенькая. Всего три годочка ей было, как она матери и отца лишилась. Родители в город уезжали, а как назад возвращались, в аварию попали. Стеша воспитывала ее. Как горлица, так и кружилась возле, Галчонком ее называла.
Дед вздохнул, достал папиросу и закурил.
– Так это моя Галка? – догадался я.
– Если не упустишь, то твоя. Гляди, парень! В мать она, в Стешу покойную. Царство ей небесное. После смерти Надюши заболела она, а вскорости и умерла. Галку на воспитание сестра Стешина взяла.
Дед задумался, а потом что-то на рисунке своем поправил.
– Ты вот что, парень, – подняв голову, сказал он:
– Ты это…чтобы ни – гу-гу. Молчи. Не говори Галке. Болячек я за свою жизнь много нацепил. С каждым днем всё таю. Как умру, а скоро уже, скажешь ей. В церковь ни разу не ходил. Помню, как-то бабам сказал: "Вот, соберусь умирать, схожу, исповедуюсь".
Он улыбнулся своим словам, потом спросил:
– Ну, как лодка-то? Хороша?
И не дожидаясь ответа, продолжил:
– Лодка с мачтой – жизнь моя. Ее, мачту, ветерок колышет – и бежит, бежит лодочка, как жизнь наша. Так-то, парень. Вот так живешь, делаешь ошибки, исправить бы. Смотришь, а некогда – жизни конец. Опоздал!
Ну, а теперь иди. Но не забывай, как умру, тогда скажешь Галке-то. Нечего ей душу сейчас тревожить.
Ты.. это… если сын будет, Мишкой его назови. Имя это мое. А то смотри, ваше дело.
Дед встал и, опираясь на клюку, пошел к себе в дом. Потом остановился и сказал:
– Верю я тебе, парень!
Пришел я к нему дней через пять. Стучу в ворота. Слышу голос – соседка деда кричит:
– Эй, молодой, нет деда-то. В церковь подался. Как жених нарядился, – рубашку новую одел. Ты посиди, подожди, он скоро будет.
Я сел на лавку и посмотрел под ноги. На земле дедом была нарисована лодка вверх дном. Стало быть, дед умирать собрался, – подумал я. И опечаленный пошел домой.
Свидетельство о публикации №112050209060
Людмила Щепачева 05.02.2015 10:13 Заявить о нарушении