Оня Дядя Алеша

      На летних каникулах в гости к тетке Оня попадала пешком.  Она с самого детства привыкла много ходить и поэтому не пугалась дорог и расстояний.  Возможно, существовали и какие-то иные способы сообщения между населенными пунктами двух областей, но, ни Оня, ни ее мама  о них не знали, да и за неимением средств едва ли могли воспользоваться каким-либо из них. А этот, всем известный, не однажды проверенный, справедливо считался самым коротким и надежным, хотя и не самым безопасным. Ведь дорога, большей частью тянувшаяся  глухой сибирской тайгой,- в народе говаривали о 120 километрах таежного пути - была практически пустынна, и порой за все время ни на встречу, ни попутно путникам не попадалось ни одного человека или подводы. Впрочем, свидания с незнакомцем, одинокие путники, в ту пору боялись больше, чем встреч с дикими животными, потому что в то послевоенное время было много лихих, бродящих тайгою людей, которые могли ограбить, а порой и убить, даже, за кусок хлеба.  Дважды  эту долгую, опасную дорогу Оня преодолевала в сопровождении попутчицы (обычно это была чужая малознакомая женщина, подбираемая мамой), а однажды с дядей Алешей, родным дядей по отцовской линии.    
       Тогда дядька пришел в село, где гостила племянница, уже по осени, и в обратный путь они отправились втроем. Третьей попутчицей того увлекательного, таежного путешествия была корова Зорька, которую дядя Алеша купил, по сходной цене, в одной из деревень, расположенных рядом с райцентром, и собрался гнать через тайгу в сторону дома.
       Летние каникулы уже заканчивались. Стоял самый конец августа, и необходимо было поспеть к началу нового учебного года, поэтому Оня и подвязалась в обратную дорогу с ним. Шли по теплу. Заморозков не было и в помине, и природа еще только-только начинала набирать свою осеннюю цветовую гамму. Тот переход в памяти Они остался легким, веселым и необременительным предприятием. Хлеба и прочей еды было вдоволь.  Дядя Алеша, перед выходом в путь, смастерил незамысловатую самодельную тележку на колесиках, и они, привязав ее вожжами к корове, всю обратную дорогу, где конечно позволяла суровая сибирская тайга, ехали по очереди на этом скрипящем под тяжестью тел транспорте, попутно управляя «животиной», которая безропотно брела вдаль, покорная своей коровьей судьбе. Пыльная, степная дорога вначале петляла по бескрайним хлебным полям, с редкими березовыми колками. Чёрно-белая Зорька шла по краю дороги неспешным, степенным шагом, мерно пережевывая жвачку и загребая копытами, лениво лежащую вдоль обочины жирную пыль. Дядя Алеша и Оня, со звонкой, а порою печальной, вышибающей слезу  песней, весело шагали вслед за ней,  на ходу опуская ладони в растущую по обеим сторонам дороги, колющую пальцы пшеницу. Налитые жаром солнца колосья, струсь меж пальцев ребенка, дразнили его своей зрелой спелостью. И тогда Оня, незаметно для дядьки, сорвав колосок, пытаясь обмануть голод, тайком перемалывала на крепких детских зубах твердые зёрнышки, превращая их в клейкую безвкусную кашицу.
        После полудня, они, краем, миновали деревню, в которой жила с двумя детьми вдовая папина сестра тетка Марья.
        За деревней тетки Марьи, как дорога, так и деревья все чаще попадающихся перелесков, претерпели значительные изменения. Дорога большей частью пошла вдоль скошенных лугов, лесных опушек, среди деревьев все чаще стали виднеться группки темно-бордовых, дрожащих на ветру осинок. Вся окружающая природа предсказывала скорое появление тайги. Солнце клонилось к закату, когда они подошли к деревушке, за которой начиналась тайга. Уже смеркалось. Тяжелые тени спускались с высоченных крон на тянувшуюся густым лесом узенькую дорожку. Путники, утомленные дневным переходом, решили остановиться на ночлег, не входя в деревню. Местом ночевки была выбрана сухая низина, укрытая от проселка густым черемушником и рощицей пожелтевших берез. К ночлегу готовились основательно. Дядя Алеша, освободив корову от самодельного транспортного средства, омыл от налипшей дорожной пыли брюхо и вымя Зорьки, подоил ее, сцедив часть  молока в загодя приготовленный котелок, а часть, за ненадобностью, просто в траву. Напоив, прямо из котелка, теплым парным молоком голодную племянницу,  привязав  Зорьку длинной бечевой к березе, дядя Алеша, оставил ее пастись и занялся подготовкой к ночлегу. Хозяйственные обязанности между напарниками были поделены поровну. Он, разведя костер, почистив картошечку для будущего ужина, рвал подсыхающую траву и нарезал лапник, а Оня, набив спелыми, сладкими, вяжущими плодами черемухи, измазанный черный рот, собирала хворост для костра. В ложбинке было тепло. Ветерок, гулявший по кронам деревьев, не попадал своим прохладным крылом в это укрытое от постороннего взгляда место. Багряные отблески закатных лучей окончательно стихли и не могли уже своей красотой соперничать с огненными всполохами потрескивающего костерка, на котором в котелке варилась картошечка. Темнело быстро. И вскоре только костерок робко озарял окружающее путников пространство. Теплая, звездная ночь была хороша. Рассыпав тяжелые, черные косы по ветвям деревьев, траве, густому кустарнику, она одиноко горевала на небе, изредка роняя светящиеся во тьме, горячие слезинки. Но усталых путников мало трогало горе красавицы. Изголодавшиеся за день, они, лежа на ватниках у костра, расстелив на полотенце ужин
(сало, хлеб, картошка, лук и молоко) молча и сосредоточенно ели. Оня, давясь и обжигаясь, нажимала больше на хлеб и картошку (сало по малолетству она не очень жаловала), густо посыпая последнюю крупной, серой солью. Дядя Алеша же, выпив с устатку две стопки прихваченной по случаю самогонки, не брезговал ничем, кроме молока, предпочитая запивать пищу холодной, родниковой водой, набранной из ниже лежащего ручья.
        Насытившись, они улеглись на свои спальные места и только тогда обратили внимание на всю красоту  удивительной ночи.
        Оня, лежа на спине, всматривалась в черноту бездонного неба, выискивая контуры знакомых созвездий, однажды показанных дядей Алешей. Ровный, чуть мерцающий свет звезд манил и завораживал девочку. И когда звезда, внезапно вспыхнув, падала с неба, сгорая в темноте, то она, от неожиданности вздрогнув, мгновенно загадывала тайное желание, зажав  закладочку памяти в кулачке. А так как падающих звезд было много, а список желаний, по причине слабой фантазии загадывающей, был краток, то они зачастую неоднократно повторялись.
        Девочке было спокойно в этом таинственно молчащем лесу, рядом с лежащим на пышной лесной постели дядькой. И  хоть она порой невольно вздрагивала, когда где-нибудь рядом внезапно раздавался громкий вскрик ночной  птицы или внятный  шорох мелкого зверька, но присутствие и невозмутимость мужчины успокаивали девочку. Дядя Алеша  в этот вечер, взбодренный парами алкоголя, долго - до самого сна – вел неторопливый рассказ о войне. Рассказы были разные, большей частью веселые, похожие на байки из окопной жизни солдат, случавшиеся  в редкие периоды затишья между боями. Оня, зарывшись в сухой, густо пахнущий смолой лапник, весело смеялась грубоватым мужским шуткам. Порой, заслушавшись рассказчика,  она  мысленно представляла себе, как, наверное, было весело на войне. Но, тут же, взглянув на  искалеченную ногу дяди Алеши, вспомнив  о папе и о многих  других погибших мужчинах из их многочисленной родни, словно очнувшись от наваждения, понимала, что не все на войне было так весело, как ей рассказывал любимый ею дядя.