Мина

   Федя стал адъютантом недавно – всего два месяца прошло. И новая должность только  начинала ему нравиться. Когда командующий армией предложил ему пойти к нему в адъютанты, Федя заартачился, как и всякий бы боевой офицер на его месте. Протопать от самой Москвы, чтобы в конце войны прозябать при штабе? Обидно.
 
   Однако, командующий настаивал:

   - Ну, что тебе эта передовая, - уговаривал он Федю, - ты уже всем всё доказал. А тут ты сам себе голова с автоматом – из командиров только я и никаких подчинённых.

   Уламывал он Федю с неделю. И, в конце концов, Федя согласился. За что ругал себя – слишком уж мягкий характер, хоть и ротой командовал.

   А сейчас ему это всё начинало нравиться – делай что хочешь. И всё бы ничего, если бы не Витька – тоже адъютант. Пробежала между ними чёрная кошка – не поделили меж собой санинструктора Галину Старикову. Началось с мелких пакостей друг другу, а после дело дошло до открытой вражды. Даже командующий однажды бросил Феде:

   - Да отмутузь ты этого выскочку – всё будет дело!

   Однако, щуплый Федя против атлета Витьки был «тьфу», не смотря на то, что боевой офицер, орденоносец.

   Витька-то в адъютанты попал сразу после училища, грудь его была девственно чиста от орденов, даже медальки не было. Но зато он был голубоглазым блондином, а женщины, если видят голубоглазого блондина, забывают и про ордена, и про звания, и про боевые заслуги. Вот и санинструктор Галя, поначалу неприступная, стала склоняться на сторону Витьки.

   Решил Федя: «Наваляю-ка я ему, если получится, а нет – так хоть пытался».

   Войска 3-го Белорусского фронта стояли под Кёнигсбергом, когда дорожки Феди и Витьки пересеклись на лесной опушке. Вокруг ни души – подходящий момент, чтобы навалять.

   - Ну, что блондинчик, давай раз навсегда выясним, кто в дамках, - сплюнул Федя.

   -  Ещё чего не хватало, - до глубины души возмутился Витька. – Драться что ли хочешь? Так я не буду. Мы ведь офицеры – негоже нам кулаками махать, что солдаты скажут, когда твою разукрашенную харю увидят. Давай стреляться!

   - Ну, уж нет, - помедлив, ответил Федя. – Я в штрфбат в конце войны не хочу. Давай на кулачках выясним.

   -Какой, к едреней фене, штрафбат! Напишем записки: так мол и так, добровольно ухожу из жизни. Пистолетами обменяемся – комар носа не подточит. У тебя-то какой?

   - Парабеллум.

   - Вот видишь, - трофейный. Знать, в рукопашную не раз ходил, а хочешь на кулачках – не равные условия, - рассмеялся Витька с издёвкой. – А пуля дура – выбирает, кого Бог больше любит.

   Феде ничего не оставалось, как принять условия противника – не хватало, чтобы Витька его ещё и трусом ославил.

   Порешили стреляться на десяти шагах. Соорудили барьер из автоматов, обменялись пистолетами. Федя ещё раз предложил:

   - Может лучше на кулачках?

   - Не ссы, - ответил Витька, - так раз и навсегда всё ясно будет.

   «Что ж, - подумал Федя, - моё дело предложить».

   Разошлись.

   Едва дуэлянты вытянули руки с пистолетами, как раздался страшный, леденящий душу вой. Соперники даже лечь не успели – аккурат между ними жахнула мина и они полетели в разные стороны.

   Витка встал первым и крикнул, стараясь перекричать звон в ушах:

   - Живой?

   - Живой! – поднимаясь, откричался Федя.

   И тут же, обогнув дымящуюся воронку, они бросились друг другу в объятья и трижды, по-русски, расцеловались.

   - Хрен с ними, с бабами! – орал Витька. – Не ссы, нас теперь ни одна пуля не возьмёт! Я-то уж точно знаю!

   Они ещё раз расцеловались и запустили своими фуражками в весеннее небо 45-го года.
                2008