Музыка

Барак пустеет, - мелом выбеленно имя,
старик на полке крепко в храп дает.
И только я не сплю: моя погибель
с моею верою в спасение живет.

В мои обугленные и седые пальцы -
на страх мой и хрустальный долг.
Влетают, улетая в сердце, вальсы -
не дремлет вновь фашисткий полк.

Я пианист, играя для форстрота,
Я пианист, перебирая клавиши во мгле.
Мой век оценивается стрелки оборотом,
и то что оборот слоняется к земле.

Плевать, что стены тухлы Аушвица,
плевать - свернулась кровь от немоты.
Я даже смог забыть все эти лица,
что видели в последний раз цветы.

Я даже смугло помню дочь и сына,
пускай, они исчезли в памяти давно.
Но, память - это сильная пружина,
что дорого - то помнить суждено.

Что дорого, то вспоминается легко,
но почему я смугло помню волю?!
Быть может, выгляну сейчас в окно,
в последний раз взглянуть позволю.

Не плачь. Я помню то, что обещал.
Не плачь. Мне больно ощущать свободу.
Ты вспомни, милая, как ноты целовал
и музыку свою дарил народу.

Сейчас прошу у музыки спасенья,
играй! играй! в душе посмертный бой.
И нет, и нет ни капли сожаленья:
умру - и встречусь вновь с тобой?!

О музыка, я так прошу, не потухай,
Возьми и проводи меня в тоннели.
Хоть Шуберта, хоть Вагнера играй!
А лучше уж Антонио Сальери!

Пусть слышит лагерь смерти "Данаиду",
пусть немец оторвется от плиты.
Не я вам буду петь сегодня панихиду,
а музыка моя из мертвой темноты.

Не я вас уничтожу - уничтожат ноты,
За горло каждого из вас возмут.
И шаг за шагом, к каждой роте,
от музыки посланники придут.

Не я пройду Европу и к Берлину
не я пойду и взять его смогу.
Фашизм убит - от сердца в спину,
фашизм закопан и зарыт в снегу!

От нас, от всех останутся лишь кости,
но есть позлее всех мирских клыков:
И даже музыка восстала против злости
И даже в музыке вы нажили врагов.