Ханжа

Был конец апреля. Кажется, двадцать девятое. Ясное, тёплое утро блистало на всём: и на берёзках, покрытых платочками юной листвы, и на камне надгробных сооружений, и на куполе обновлённой часовни… и, даже, на пластиковых букетах и венках, торгуя которыми бабки умасливали свой пенсионный хлеб…

Рокотов вышел из автобуса, вдохнул свежего воздуха, сощурился на солнце, и, не обращая внимания на ряды искусственных роз, тюльпанов, и гвоздик, пошёл искать могилу. В руках у него были живые цветы, какие любила Лариса – хризантемы…
Нашёл сразу. Ориентир слишком видный, самый видный на этом кладбище – «мавзолей» из чёрного гранита: четыре трёхметровые колонны, четыре, в человеческий рост, ангела, склонившихся над гробницей, искусно выполненный барельеф и надпись: «СПИ СПОКОЙНО, АРТУР! ОНИ ОТВЕТЯТ…»
Памятник Ларисе оказался куда скромнее, но тоже не без излишеств… Родители постарались. Но его не волновали эти ритуальные изыски. Он убрал хрустальную рюмку, накрытую ломтиком чёрного хлеба, собрал раскисшие конфеты, крашеную яичную скорлупу, старые букеты и прочий мусор… сложил всё это в пакет… Протёр камень с портретом, поставил в вазу свои цветы, перекрестился, поклонился и, подстелив куртку, сел на мраморную лавочку…
Он смотрел на её портрет, но не различал её черт, и камня не видел, а видел её живую и беседовал с ней… И она ему отвечала… Или это ему только казалась, а на самом деле, он сам себе отвечал:
- Здравствуй, Лара… Ну, как ты там?
- Плохо, Эдя, плохо… ты молись за меня – это единственное чем можно мне помочь…
- Само собой… Лучше скажи, зачем ты так?..
- Я любила тебя…
- Любила?.. А почему тогда всё делала поперёк?
- Хотела как лучше…
- Куда уж лучше? Ты была первая красавица на всю школу… и в институте… А какие у тебя были волосы… Когда ты их обесцветила, и обгрызла, я плакал… Все знают зачем ты это сделала… Тебе нравился Славка Зацепин, этот пижон, волокита и мот – папенькин сынок, а папенька генерал… Но он увивался тогда за молоденькой биологичкой, которая тушевалась под Ким Бессинджер… Тебе нужно было её перехлестнуть, и ты добилась своего… он взял тебя, и у вас было… и был аборт…
- Два…
- Теперь это не имеет значения… А тогда, после того, как он тебя бросил, ты стала курить… и попивала… я знаю… А эти бешенные загары среди зимы… Эти роскошные мобильники… с тобой невозможно стало говорить – ты то прикуриваешь, то бубнишь по телефону…
- Я старалась привлечь твоё внимание…
- Нет, дорогая – тем самым ты отвратила меня совершенно… Но благодаря этому я заметил, наконец, Ленку Булавенцеву… Вот где настоящая красота… не навязчивая, не кричащая вульгарно, не изуродованная дурным вкусом и чудовищной модой… На неё никогда не обращали внимания… она всегда держалась в тени… всегда скромная и безмолвная… А тут я как глянул на неё – глаза во какие… там всё: и небо, и земля, и звёзды, и плавное течение реки, и сирень, и тихие ласкания… Я всю её тогда оглядел – в ней всё совершенно… А как она говорит, Боже мой!.. Она и стихи пишет, и рисует, и на арфе играет… И такая умница...
- Я заметила, как ты поплыл к ней…
- Я тоже заметил, что ты заметила… тогда все заметили как ты заметила… Насиликонилась вся, зататуировалась, заголилась… казалось ещё чуть и вывернешься наизнанку… Ты что же, думала, что я клюну на эти красноглазые ящерицы на плечах, на шипастые синие розочки вдоль позвонков?.. А когда папа подарил тебе Хаммер, ты совсем обезумела… Это ужасно Лариса – молодая особа на Хаммере… да ещё под шафе…
- Ну, ты же не отказался прокатиться на нём в ресторан…
- Ну, ты же дала сильнейшую провокацию… ты сказала: «Надо обязательно обмыть колёсики с лучшим другом, чтобы не случилось чего…» Разве мне хотелось, чтобы с тобой что-то случилось?.. Хотя я всегда чувствовал, что это твоё гламурное закидонство плохо кончится – такие люди редко доживают до сорока… У тебя не только дурной вкус на одежду, но и на музыку… Ты же просто убухала меня сабвуфером… А я романсы люблю… в хорошем исполнении…
- А я романсы терпеть не могу… нытьё какое-то… я люблю, чтоб ощутимо было… чтоб до кишок продирало…
- Это от нервов… А как ты вела себя в ресторане… ты флиртовала на все триста шестьдесят градусов… На тебя таращились, как на голливудскую диву, и ты купалась в этом маслянистом сиропе… А тот вальяжный господин в углу, похожий на Бандераса в роли пожилого адвоката, он просто пожирал тебя глазами… и думаешь, я не видел как ты подыгрывала ему…
- А разве ты сам не пялился на мои ноги через стеклянную столешницу?..
- Ты ничего не оставила мне кроме ног – вся ушла к нему… Я сидел и ждал, вот-вот он подойдёт и снимет тебя, а мне даст на леденцы…
- Ты ханжа, Эдя… я видела, ты хотел меня…
- Да я хотел тебя… я хотел схватить тебя за волосы, размотать, как следует, и жахнуть голым кобчиком об стол…
- Ты злой, Эдя…
- Но я же не сделал этого…
- Ну хорошо… а когда ехали обратно… Что скажешь?
- А что тут скажешь?.. Тебе захотелось любви… ты стала ко мне приставать…
- Но ты же сделал это!
- Нет – это сделала ты… я лишь подставился, чтобы скорее избавиться от тебя…
- Опять врёшь! Без желания твёрдым не будешь…
- А я разве сказал, что ты меня не возбуждала… возбуждала, но это было что-то звериное, без души… чисто физиологический акт… отправление естественной надобности… Повторяю, только чтобы избавиться…
- Тебе удалось это, удалось… Живи и радуйся…
- Что? Лара! Лара, ты где?..
Она ушла. Во всяком случае, так ему показалось. Сразу стало как-то особенно тоскливо, и совестно, и подумал: «Что же это я с покойницей препирался… Не хорошо…»
В наступившей тишине, он вдруг услышал ход жизни: гомон птиц, голоса людей, фырканье подъезжавших и отъезжавших машин и автобусов… где-то дальше шумела кольцевая дорога… заходили на посадку самолёты… Теперь он смотрел на портрет и видел его, мог оценить работу мастера, видел всю плиту, хризантемы…
- Красивый памятник… со вкусом… - раздалось за спиной. Он обернулся, перед ним стояла простая женщина с ведром. – Люблю разглядывать дорогие надгробья… Сестра, иль невеста?
Он молча достал кошелёк, пошуршал купюрами, и протянул ей тысячную. Женщина смутилась, но деньги взяла.
- Помяните, Христа ради…
- Как звать?
- Лариса.


28.04.12
11:52