Ибн аль-Фарид Абу Хафс Омар ибн Али ас-Сади 1182,

***



Глаза поили душу красотой...

О, мирозданья кубок золотой!



И я пьянел от сполоха огней,

От звона чаш и радости друзей.



Чтоб охмелеть, не надо мне вина -

Я напоен сверканьем допьяна.



Любовь моя, я лишь тобою пьян,

Весь мир расплылся, спрятался в туман,



Я сам исчез, и только ты одна

Моим глазам, глядящим внутрь, видна.



Так, полный солнцем кубок пригубя,

Себя забыв, я нахожу тебя.



Когда ж, опомнясь, вижу вновь черты

Земного мира,- исчезаешь ты.



И я взмолился: подари меня

Единым взглядом здесь, при свете дня,



Пока я жив, пока не залила

Сознанье мне сияющая мгла.



О, появись или сквозь зыбкий мрак

Из глубины подай мне тайный знак!



Пусть прозвучит твой голос, пусть в ответ

Моим мольбам раздастся только: "Нет!"



Скажи, как говорила ты другим:

"Мой лик земным глазам неразличим".



Ведь некогда раскрыла ты уста,

Лишь для меня замкнулась немота.


О, если б так Синай затосковал,

В горах бы гулкий прогремел обвал,



И если б было столько слезных рек,

То, верно б, Ноев затонул ковчег!



В моей груди огонь с горы Хорив

Внезапно вспыхнул, сердце озарив.



И если б не неистовство огня,

То слезы затопили бы меня,



А если бы не слез моих поток,

Огонь священный грудь бы мне прожег.



Не испытал Иаков ничего

В сравненье с болью сердца моего,



И все страданья Иова - ручей,

Текущий в море горести моей.



Когда бы стон мой услыхал Аллах,

Наверно б, лик свой он склонил в слезах.



О, каравана добрый проводник,

Услышь вдали затерянного крик!



Вокруг пустыня. Жаждою томим,

Я словно разлучен с собой самим.



Мой рот молчит, душа моя нема,

Но боль горит и говорит сама.



И только духу внятен тот язык -

Тот бессловесный и беззвучный крик.



Земная даль - пустующий чертог,

Куда он вольно изливаться мог.
И мироздание вместить смогло

Все, что во мне сверкало, билось, жгло -



И, истиной наполнившись моей,

Вдруг загорелось сонмами огней.



И тайное мое открылось вдруг,

Собравшись в солнца раскаленный круг.



Как будто кто-то развернул в тиши

Священный свиток - тайнопись души.



Его никто не смог бы прочитать,

Когда б любовь не сорвала печать.



Был запечатан плотью тайный свет,

Но тает плоть - и тайн у духа нет.



Все мирозданье - говорящий дух,

И книга жизни льется миру в слух.



А я... я скрыт в тебе, любовь моя.

Волною света захлебнулся я.



И если б смерть сейчас пришла за мной,

То не нашла б приметы ни одной.



Лишь эта боль, в которой скрыт весь "я",-

Мой бич? Награда страшная моя!



Из блеска, из надмирного огня

На землю вновь не высылай меня.



Мне это тело сделалось чужим,

Я сам желаю разлучиться с ним.



Ты ближе мне, чем плоть моя и кровь,-

Текущий огнь, горящая любовь!



О, как сказать мне, что такое ты,

Когда сравненья грубы и пусты!



Рокочут речи, как накат валов,

А мне все время не хватает слов.



О, этот вечно пересохший рот,

Которому глотка недостает!



Я жажду жажды, хочет страсти страсть,

И лишь у смерти есть над смертью власть.



Приди же, смерть! Сотри черты лица!

Я - дух, одетый в саван мертвеца.



Я весь исчез, мой затерялся след.

Того, что глаз способен видеть,- нет.



Но сердце мне прожгла внезапно весть

Из недр: "Несуществующее есть!"



Ты жжешься, суть извечная моя,-

Вне смерти, в сердцевине бытия,



Была всегда и вечно будешь впредь.

Лишь оболочка может умереть.



Любовь жива без губ, без рук, без тел,

И дышит дух, хотя бы прах истлел.



Нет, я не жалуюсь на боль мою,

Я только боли этой не таю.



И от кого таиться и зачем?

Перед врагом я буду вечно нем.



Он не увидит ран моих и слез,

А если б видел, новые принес.



О, я могу быть твердым, как стена,

Но здесь, с любимой, твердость не нужна.



В страданье был я терпеливей всех,

Но лишь в одном терпенье - тяжкий грех:



Да не потерпит дух мой ни на миг

Разлуку с тем, чем жив он и велик!



Да ни на миг не разлучится с той,

Что жжет его и лечит красотой.



О, если свой прокладывая путь,

Входя в меня, ты разрываешь грудь,-


Я грудь раскрыл - войди в нее, изволь,-

Моим блаженством станет эта боль.



Отняв весь мир, себя мне даришь ты,

И я не знаю большей доброты.



Тебе покорный, я принять готов

С великой честью всех твоих рабов:



Пускай меня порочит клеветник,

Пускай хула отточит свой язык,



Пусть злобной желчи мне подносят яд -

Они мое тщеславье поразят,



Мою гордыню тайную гоня,

В борьбу со мною вступят за меня.



Я боли рад, я рад такой борьбе,

Ведь ты нужней мне, чем я сам себе.



Тебе ж вовек не повредит хула,-

Ты то, что есть, ты та же, что была.



Я вглядываюсь в ясные черты -

И втянут в пламя вечной красоты.



И лучше мне сгореть в ее огне,

Чем жизнь продлить от жизни в стороне.



Любовь без жертвы, без тоски, без ран?

Когда же был покой влюбленным дан?



Покой? О нет! Блаженства вечный сад,

Сияя, жжет, как раскаленный ад.



Что ад, что рай? О, мучай, презирай,

Низвергни в тьму,- где ты, там будет рай.



Чем соблазнюсь? Прельщусь ли миром всем? -

Пустыней станет без тебя эдем.



Мой бог - любовь. Любовь к тебе - мой путь.

Как может с сердцем разлучиться грудь?



Куда сверну? Могу ли в ересь впасть,

Когда меня ведет живая страсть?



Когда могла бы вспыхнуть хоть на миг

Любовь к другой, я был бы еретик.



Любовь к другой? А не к тебе одной?

Да разве б мог я оставаться мной,



Нарушив клятву неземных основ,

Ту, что давал, еще не зная слов,



В преддверье мира, где покровов нет,

Где к духу дух течет и к свету свет?



И вновь клянусь торжественностью уз,

Твоим любимым ликом я клянусь,



Заставившим померкнуть лунный лик;

Клянусь всем тем, чем этот свет велик,-



Всем совершенством, стройностью твоей,

В которой узел сцепленных лучей,



Собрав весь блеск вселенский, вспыхнул вдруг

И победил непобедимость мук:



"Мне ты нужна! И я живу, любя

Тебя одну, во всем - одну тебя!



Кумирам чужд, от суеты далек,

С души своей одежды я совлек



И в первозданной ясности встаю,

Тебе открывши наготу мою.



Чей взгляд смутит меня и устыдит?

Перед тобой излишен всякий стыд.



Ты смотришь вглубь, ты видишь сквозь покров

Любых обрядов, и имен, и слов.



И даже если вся моя родня

Начнет позорить и бранить меня,



Что мне с того? Мне родственны лишь те,

Кто благородство видит в наготе.



Мой брат по вере, истинный мой брат

Умен безумьем, бедностью богат.



Любовью полн, людей не судит он,

В его груди живет иной закон,



Не выведенный пальцами писца,

А жаром страсти вписанный в сердца.



Святой закон, перед лицом твоим

Да буду я вовек непогрешим.



И пусть меня отторгнет целый свет! -

Его сужденье - суета сует.



Тебе открыт, тебя лишь слышу я,

И только ты - строжайший мой судья".



И вот в молчанье стали вдруг слышны

Слова из сокровенной глубины.



И сердце мне пронзили боль и дрожь,

Когда, как гром, раздался голос: "Ложь!



Ты лжешь. Твоя открытость неполна.

В тебе живу еще не я одна.



Ты отдал мне себя? Но не всего,

И себялюбье в сердце не мертво.



Вся тяжесть ран и бездна мук твоих -

Такая малость, хоть и много их.



Ты сотни жертв принес передо мной,

Ну, а с меня довольно и одной.



О, если бы с моей твоя судьба

Слились - кясра и точка в букве "ба"!



О, если б, спутав все свои пути,

Ты б затерялся, чтоб меня найти,



Навек и вмиг простясь со всей тщетой,

Вся сложность стала б ясной простотой,



И ты б не бился шумно о порог,

А прямо в дом войти бы тихо смог.



Но ты не входишь, ты стоишь вовне,

Не поселился, не живешь во мне.



И мне в себя войти ты не даешь,

И потому все эти клятвы - ложь.



Как страстен ты, как ты велеречив,

Но ты - все ты. Ты есть еще, ты жив.



Коль ты правдив, коль хочешь, чтоб внутри

Я ожила взамен тебя,- умри!"



И я, склонясь, тогда ответил ей:

"Нет, я не лжец, молю тебя - убей!"



Убей меня и верь моей мольбе:

Я жажду смерти, чтоб ожить в тебе.



Я знаю, как целительна тоска,

Блаженна рана и как смерть сладка,



Та смерть, что, грань меж нами разруби,

Разрушит "я", чтоб влить меня в тебя.



(Разрушит грань - отдельность двух сердец,

Смерть - это выход в жизнь, а не конец,



Бояться смерти? Нет, мне жизнь страшна,

Когда разлуку нашу длит она,



Когда не хочет слить двоих в одно,

В один сосуд - единое вино.)



Так помоги мне умереть, о, дай

Войти в бескрайность, перейдя за край,-



Туда, где действует иной закон,

Где побеждает тот, кто побежден.



Где мертвый жив, а длящий жизнь - мертвец,

Где лишь начало то, что здесь конец,



И где царит над миром только тот,

Кто ежечасно царство раздает.



И перед славой этого царя

Тускнеет солнце, месяц и заря.



Но эта слава всходит в глубине,

Внутри души, и не видна вовне.



Ее свеченье видит внешний взор,

Как нищету, бесчестье и позор.



Я лишь насмешки слышу от людей,

Когда пою им о любви своей.



"Где? Кто? Не притчей, прямо говори!" -

Твердят они. Скажу ль, что ты внутри,



Что ты живешь в родящей солнце тьме,-

Они кричат: "Он не в своем уме!"



И брань растет, летит со всех сторон...

Что ж, я умом безумца наделен:



Разбитый - цел, испепелеленный - тверд,

Лечусь болезнью, униженьем горд.







Не ум, а сердце любит, и ему

Понятно непонятное уму.



А сердце немо. Дышит глубина,

Неизреченной мудрости полна.



И в тайне тайн, в глубинной той ночи

Я слышал приказание: "Молчи!"



Пускай о том, что там, в груди, живет,

Не знают ребра и не знает рот.



Пускай не смеет и не сможет речь

В словесность бессловесное облечь.



Солги глазам и ясность спрячь в туман -

Живую правду сохранит обман.



Прямые речи обратятся в ложь,

И только притчей тайну сбережешь.



И тем, кто просит точных, ясных слов,

Я лишь молчанье предложить готов.



Я сам, любовь в молчанье углубя,

Храню ее от самого себя,



От глаз и мыслей и от рук своих,-

Да не присвоят то, что больше их:



Глаза воспримут образ, имя - слух,

Но только дух обнимет цельный дух!



А если имя знает мой язык,-

А он хранить молчанье не привык,-



Он прокричит, что имя - это ты,

И ты уйдешь в глубины немоты.



И я с тобой. Покуда дух - живой,

Он пленный дух. Не ты моя, я - твой.



Мое стремление тобой владеть

Подобно жажде птицу запереть.



Мои желанья - это западня.

Не я тебя, а ты возьми меня



В свою безмерность, в глубину и высь,

Где ты и я в единое слились,



Где уши видят и внимает глаз...

О, растворения высокий час.



Простор бессмертья, целостная гладь -

То, что нельзя отдать и потерять.



Смерть захлебнулась валом бытия,

И вновь из смерти возрождаюсь я.







Но я иной. И я, и ты, и он - Все - я.

Я сам в себе не заключен.



Я отдал все. Моих владений нет,

Но я - весь этот целокупный свет.



Разрушил дом и выскользнул из стен,

Чтоб получить вселенную взамен.



В моей груди, внутри меня живет

Вся глубина и весь небесный свод.



Я буду, есмь, я был еще тогда,

Когда звездою не была звезда.



Горел во тьме, в огне являлся вам,

И вслед за мною всех вас вел имам.



Где я ступал, там воздвигался храм,

И кибла киблы находилась там.



И повеленья, данные векам,

Я сам расслышал и писал их сам.



И та, кому в священной тишине

Молился я, сама молилась мне.



О, наконец-то мне постичь дано:

Вещающий и слышащий - одно!



Перед собой склонялся я в мольбе,

Прислушивался молча сам к себе.



Я сам молил, как дух глухонемой,

Чтоб в мой же слух проник бы голос мой;



Чтоб засверкавший глаз мой увидал

Свое сверканье в глубине зеркал.



Да упадет завеса с глаз моих!

Пусть будет плоть прозрачна, голос тих,



Чтоб вечное расслышать и взглянуть

В саму неисчезающую суть,



Священную основу всех сердец,

Где я - творение и я - творец.



Аз есмь любовь. Безгласен, слеп и глух

Без образа - творящий образ дух.



От века сущий, он творит, любя,

Глаза и уши, чтоб познать себя.



Я слышу голос, вижу блеск зари

И рвусь к любимой, но она внутри.



И, внутрь войдя, в исток спускаюсь вновь,

Весь претворясь в безликую любовь.



В одну любовь. Я все. Я отдаю

Свою отдельность, скорлупу свою.



И вот уже ни рук, ни уст, ни глаз -

Нет ничего, что восхищало вас.



Я стал сквозным - да светится она

Сквозь мой покров, живая глубина!



Чтоб ей служить, жить для нее одной,

Я отдал все, что было только мной:



Нет "моего". Растаяло, как дым,

Все, что назвал я некогда моим.



И тяжесть жертвы мне легка была:

Дух - не подобье вьючного осла.



Я нищ и наг, но если нищета

Собой гордится - это вновь тщета.



Отдай, не помня, что ты отдаешь,

Забудь себя, иначе подвиг - ложь.



Признанием насытясь дополна,

Увидишь, что мелеет глубина,



И вдруг поймешь среди пустых похвал,

Что, все обретши, душу потерял.



Будь сам наградой высшею своей,

Не требуя награды от людей.



Мудрец молчит. Таинственно нема,

Душа расскажет о себе сама,



А шумных слов пестреющий черед

Тебя от тихой глуби оторвет,



И станет чужд тебе творящий дух.

Да обратится слушающий в слух,



А зрящий - в зренье! Поглощая свет,

Расплавься в нем! - Взирающего нет.



С издельем, мастер, будь неразделим,

Сказавший слово - словом стань самим.



И любящий пусть будет обращен

В то, чем он полн, чего так жаждет он.







О, нелегко далось единство мне!

Душа металась и жила в огне.



Как много дней, как много лет подряд

Тянулся этот тягостный разлад,



Разлад с душою собственной моей:

Я беспрестанно прекословил ей,



И, будто бы стеной окружена,

Была сурова и нема она.



В изнеможенье, выбившись из сил,

О снисхожденье я ее просил.



Но если б снизошла она к мольбам,

О том бы первым пожалел я сам.



Она хотела, чтобы я без слез,

Без тяжких жалоб бремя духа нес.



И возлагала на меня она

(Нет, я - я сам) любые бремена.



И наконец я смысл беды постиг

И полюбил ее ужасный лик.



Тогда сверкнули мне из темноты

Моей души чистейшие черты.



О, до сих пор, борясь с собой самим,

Я лишь любил, но нынче я любим!



Моя любовь, мой бог - душа моя.

С самим собой соединился я.



О, стройность торжествующих глубин,

Где мир закончен, ясен и един!



Я закрывал глаза, чтобы предмет

Не мог закрыть собой глубинный свет.



Но вот я снова зряч и вижу сквозь

Любой предмет невидимую ось.



Мои глаза мне вновь возвращены,

Чтоб видеть в явном тайну глубины



И в каждой зримой вещи различить

Незримую связующую нить.



Везде, сквозь все - единая струя.

Она во мне. И вот она есть я.



Когда я слышу душ глубинный зов,

Летящий к ней, я отвечать готов.



Когда ж моим внимаете словам,

Не я - она сама глаголет вам.



Она бесплотна. Я ей плоть мою,

Как дар, в ее владенье отдаю.



Она - в сей плоти поселенный дух.

Мы суть одно, сращенное из двух.



И как больной, что духом одержим,

Не сам владеет существом своим,-



Так мой язык вещает, как во сне,

Слова, принадлежащие не мне.



Я сам - не я, затем что я, любя,

Навеки ей препоручил себя.



О, если ум ваш к разуменью глух,

И непонятно вам единство двух,



И душам вашим не было дано

В бессчетности почувствовать одно,



То, скольким вы ни кланялись богам,

Одни кумиры предстояли вам.



Ваш бог един? Но не внутри - вовне,-

Не в вас, а рядом с вами, в стороне.



О, ад разлуки, раскаленный ад,

В котором все заблудшие горят!



Бог всюду и нигде. Ведь если он

Какой-нибудь границей отделен,-



Он не всецел еще и не проник

Вовнутрь тебя,- о, бог твой невелик!



Бог - воздух твой, вдохни его - и ты

Достигнешь беспредельной высоты.



Когда-то я раздваивался сам:

То, уносясь в восторге к небесам,



Себя терял я, небом опьянясь,

То, вновь с землею ощущая связь,



Я падал с неба, как орел без крыл,

И, высь утратив, прах свой находил.



И думал я, что только тот, кто пьян,

Провидит смысл сквозь пламя и туман



И к высшему возносит лишь экстаз,

В котором тонет разум, слух и глаз.



Но вот я трезв и не хочу опять

Себя в безмерной выси потерять,



Давно поняв, что цель и смысл пути -

В самом себе безмерное найти.



Так откажись от внешнего, умри

Для суеты и оживи внутри.



Уняв смятенье, сам в себе открой

Незамутненный внутренний покой.



И в роднике извечной чистоты

С самим собой соединишься ты.



И будет взгляд твой углубленно тих,

Когда поймешь, что в мире нет чужих,



И те, кто силы тратили в борьбе,

Слились в одно и все живут в тебе.



Так не стремись определить, замкнуть

Всецелость в клетку, в проявленье - суть.



В бессчетных формах мира разлита

Единая живая красота,-



То в том, то в этом, но всегда одна,-

Сто тысяч лиц, но все они - она.



Она мелькнула ланью среди трав,

Маджнуну нежной Лейлою представ;



Пленила Кайса и свела с ума

Совсем не Лубна, а она сама.



Любой влюбленный слышал тайный зов

И рвался к ней, закутанной в покров.



Но лишь покров, лишь образ видел он

И думал сам, что в образ был влюблен.



Она приходит, спрятавшись в предмет,

Одевшись в звуки, линии и цвет,



Пленяя очи, грезится сердцам,

И Еву зрит разбуженный Адам.



И, всей душой, всем телом к ней влеком,

Познав ее, становится отцом.



С начала мира это было так,

До той поры, пока лукавый враг



Не разлучил смутившихся людей

С душой, с любимой, с сущностью своей.



И ненависть с далеких этих пор

Ведет с любовью бесконечный спор.



И в каждый век отыскивает вновь

Живую вечность вечная любовь.



В Бусейне, Лейле, в Аззе он возник,-

В десятках лиц ее единый лик.



И все ее любившие суть я,

В жар всех сердец влилась душа моя.



Кусаййир, Кайс, Джамиль или Маджнун

Один напев из всех звучащих струн.



Хотя давно окончились их дни,

Я в вечности был прежде, чем они.



И каждый облик, стан, лица овал

За множеством единое скрывал.



И, красоту единую любя,

Ее вбирал я страстно внутрь себя.



И там, внутри, как в зеркале немом,

Я узнавал ее в себе самом.



В той глубине, где разделений нет,

Весь сонм огней слился в единый свет.



И вот, лицо поднявши к небесам,

Увидел я, что и они - я сам.



И дух постиг, освободясь от мук,

Что никого нет "рядом" и "вокруг",



Нет никого "вдали" и в "вышине",-

Все дали - я, и все живет во мне.



"Она есть я", но если мысль моя

Решит, паря: она есть только я,



Я в тот же миг низвергнусь с облаков

И разобьюсь на тысячи кусков.



Душа не плоть, хоть дышит во плоти

И может плоть в высоты увести.



В любую плоть переселяться мог,

Но не был плотью всеобъявший бог.



Так, к нашему Пророку Гавриил,

Принявши облик Дихья, приходил.



По плоти муж, такой, как я и ты,

Но духом житель райской высоты.



И ангела всезнающий Пророк

В сем человеке ясно видеть мог.



Но значит ли, что вождь духовных сил,

Незримый ангел человеком был?



Я человек лишь, и никто иной,

Но горний дух соединен со мной.



О, если б вы имели благодать

В моей простой плоти его узнать,



Не ждя наград и не страшась огня,

Идти за мной и полюбить меня!



Я - ваше знанье, ваш надежный щит,

Я отдан вам и каждому открыт.



Во тьме мирской я свет бессонный ваш.

Зачем прельщает вас пустой мираж,



Когда ключом обильным вечно бьет

Живой источник всех моих щедрот?!



Мой юный друг, шаги твои легки!

На берегу остались старики,



А море духа ждет, чтобы сумел

Хоть кто-нибудь переступить предел.



Не застывай в почтении ко мне -

Иди за мною прямо по волне,



За мной одним, за тем, кто вал морской

Берет в узду спокойною рукой



И, трезвый, укрощает океан,

Которым мир воспламененный пьян.



Я не вожатый твой, я путь и дверь.

Войди в мой дух и внешнему не верь!



Тебя обманет чей-то перст и знак,

И внешний блеск введет в душевный мрак.



Где я, там свет. Я жив в любви самой.

Любой влюбленный - друг вернейший мой,



Мой храбрый воин и моя рука,

И у Любви бесчисленны войска.







Но у Любви нет цели. Не убей

Свою Любовь, прицел наметив ей.



Она сама - вся цель своя и суть,

К себе самой вовнутрь ведущий путь.



А если нет, то в тот желанный миг,

Когда ты цели наконец достиг,



Любовь уйдет внезапно, как порыв,

Слияние в разлуку превратив.



Будь счастлив тем, что ты живешь, любя.

Любовь высоко вознесла тебя.



Ты стал главою всех существ живых

Лишь потому, что сердце любит их.



Для любящих - племен и званий нет.

Влюбленный ближе к небу, чем аскет



И чем мудрец, что, знаньем нагружен,

Хранит ревниво груз былых времен.



Сними с него его бесценный хлам,

И он немного будет весить сам.



Ты не ему наследуешь. Ты сын

Того, кто знанье черпал из глубин



И в тайники ума не прятал кладь,

А всех сзывал, чтобы ее раздать.



О, страстный дух! Все очи, все огни

В своей груди одной соедини!



И, шествуя по Млечному Пути,

Полой одежд горящих мрак смети!





Весь мир в тебе, и ты, как мир, един.

Со всеми будь, но избегай общин.



Их основал когда-то дух, но вот

Толпа рабов, отгородясь, бредет



За буквой следом, накрепко забыв

Про зов свободы и любви порыв.



Им не свобода - цепи им нужны.

Они свободой порабощены.



И, на колени пав, стремятся в плен

К тому, кто всех зовет восстать с колен.



Знакомы им лишь внешние пути,

А дух велит вовнутрь себя войти



И в глубине увидеть наконец

В едином сердце тысячи сердец.



Вот твой предел, твоих стремлений край,

Твоей души сияющий Синай.



Но здесь замри. Останови полет,

Иначе пламя грудь твою прожжет.



И, равновесье обретя, вернись

К вещам и дням, вдохнув в них ширь и высь.







О, твердь души! Нерасторжимость уз!

Здесь в смертном теле с вечностью союз



И просветленность трезвого ума,

Перед которым расступилась тьма!



Я только сын Адама, я не бог,

Но я достичь своей вершины смог



И сквозь земные вещи заглянуть

В нетленный блеск, божественную суть.



Она одна на всех, и, верен ей,

Я поселился в центре всех вещей.



Мой дух - всеобщий дух, и красота

Моей души в любую вещь влита.



О, не зовите мудрецом меня,

Пустейший звук бессмысленно бубня.



Возьмите ваши звания назад,-

Они одну лишь ненависть плодят.



Я то, что есть. Я всем глазам открыт,

Но только сердце свет мой разглядит.



Ум груб, неповоротливы слова

Для тонкой сути, блещущей едва.



Мне нет названий, очертаний нет.

Я вне всего, я - дух, а не предмет.



И лишь иносказания одни

Введут глаза в незримость, в вечность - дни,



Нигде и всюду мой незримый храм,

Я отдаю приказы всем вещам.



И слов моих благоуханный строй

Дохнет на землю вечной красотой.



И, подчинись чреде ночей и утр,

Законам дней, сзываю всех вовнутрь,



Чтоб ощутить незыблемость основ

Под зыбью дней и под тщетою слов.



Я в сердцевине мира утвержден.

Я сам своя опора и закон.



И, перед всеми преклонясь в мольбе,

Пою хвалы и гимны сам себе. 





- - - - -

перевод

Зинаиды Александровны Миркиной