Я тебя люблю

(это цветет олива)
                ***
( цикл "черт-те какой "сахаркум"
                ***
 А ночи  здесь  холодные. Весна… Она все больше становится похожей на лето. Днем +30. Заканчивается сезон клубники, поспели шелковицы, унгудунья.  Деревья цветут. Боже, какое разнообразие цветов, оттенков!  Красотища неописуемая. А на цветущих апельсиновых деревьях сохранились плоды, - представляете!  И розы цветут  и одуванчики.
 На ночь я закрываю окно манипуляционной, которая тут служит   и ординаторской и приемным покоем. Просто нет свободных комнат больше. Этот приют-больница, санаторий, интернат, или еще как-то… Он  переполнен детьми, которых становится с каждым днем все больше. Не потому, что каникулы, а потому, что война.
Вечер приходит рано. В семь – уже темно. Я дежурю сегодня, вторые сутки подряд. Таков график. Мне подходит. Мой дом за 80 км отсюда. В девять – все затихает. Детей укладывают спать. Во всех отсеках есть дежурный нянь и охранник. В больничном отделении – 2 врача, медбрат, а на всех дверях – военный пост, по два вооруженных солдата.
Так вот, закрываю окно и ставни на крючок . В комнате – три кушетки. На одной из них под капельницей – лежит подросток, мальчик  тринадцати  лет. Я должна за ним следить, часа два. Пока дремать нельзя. Сижу с компом.  Инэт сегодня  не работает. На сайты свои почти не захожу. Больно возвращаться в прошлую жизнь. Щемит под ложечкой. Надо привыкать быть здесь. Привыкаю. Выздоравливаю, наверное, ремиссия, но не стойкая пока.  Знобит чего-то. Ноги замерзли в шлепанцах. Пол – просто покрашенный в голубой цвет бетон.  Укрылась пледом. Впервые за много дней - хочется спать, просто так, без снотворного.  В дверь постучали. Я их закрываю на защелку. Знакомый голос доктора Абду.  Спросил: «Как все?» Я ответила: «Спасибо, нормально».  Наконец  флакон с раствором уже почти закончился. Нужно будет  отключать систему. Мальчик уснул. Пусть. Не буду его тревожить.  Лягу наконец-то и я. Но как всегда, - перед сном снимаю со стены часы, которые ужасно тикают. Не могу засыпать под тиканье, еще с детства так. Когда темно и тихо, когда закрываю глаза – это тиканье кажется ужасно громким, и с какой-то наростающей силой бьет по поперепонках, прямо  впивается в  мозг. « Тикк-такк…!» Ужас, как  раздражает.
 Встаю на стул и снимаю эти чертовы часы.  Уношу их в коридор и кладу там на столике, за которым сидит медбрат. Он широко улыбается и, зная об этом моем чудачестве, - говорит: «Спалахир» , -спокойной ночи, то - есть…  А завтра, утром, я знаю, - когда я приду за часами, чтобы опять повесить их на гвоздь, - он так же белозубо улыбнется – и скажет: «Сабахуль хиейри!», - доброе утро.
Какой будет сегодняшняя ночь, - не знаю. Если никто не поступит – значит спокойной.  А прошлой ночи, вообще-то и не было. То есть была, но привезли пятерых детей, три мальчика и две девочки. Двое совсем маленькие, годовалые. Надо было всех осмотреть, послушать, сделать назначение, отправить в душ и разместить. Хорошо, что Абду помог, он все записывает. В общем, ведет все журналы.
Наконец, я глотнув свой остывший кофе, скрутилась калачиком, укрылась колючим верблюжьим одеялом, - и стараясь ни о чем не думать, начала засыпать. Но все же – в  тишину  казенной комнаты пробивались звуки, - шаги за дверью, звонки телефона и голоса охранников , которые переговариваются  периодически, как обычно, шум  машин возле здания. С каждой проезжающей машиной, - у меня мысль, - вот она остановится сейчас, наверное кого-то привезли…  А еще, еще - отголоски  далеких  выстрелов, одиночных  и длинных. Они ночью слышны. Нет, все-таки надо выпить свой гидазепамчик…  И только бы не думать о прошлой жизни, только бы не ду….
Меня разбудил плач ребенка, прямо возле меня. Открыла глаза и увидела  рядом маленького мальчика, ему три годика, Атаа зовут. Он тут давно, еще до меня. И никто его не забирает, родители еще не нашлись. Он теребит своими худенькими ножками, босой, тапочки не одел.   Дергает меня за волосы и плачет. Слезы горохом из большущих темно-карих глаз. Волосики черные - смоль, носик у него маленький такой, аккуратный, и кожа совсем белая, полупрозрачная, как пергамент.
Испуганный. Не понимаю, что-то говорит. А… может он писать захотел. Решила  отвести в туалет, - не хочет идти в коридор, ухватился за мою руку и кричит. Прибежал Захид, медбрат. Он увел проснувшегося  Сайфи в его палату.  Ладно, не буду  Атаа никуда  вести.  Я взяла его на руки , просто подняла – и поставила на раковину умывальника, что бы пописал. Ему понравилось. Он крепко обнял  ручкой меня за шею, боясь соскользнуть с края мойки и смешно сосредоточился на процессе – писал долго.
Наконец-то… Мальчик  успокоился,  забрался на кушетку под мое одеяло, прижавшись  к стене всхлипнул и…  улыбнулся!  « Ну, что, малыш, ложимся?»,-  сказала я, решив, что лучше его оставить тут.  Пришлось прилечь рядом. Он взял прядь моих волос, намотал себе на пальчик, зажал в кулачке – и уснул. Посапывал мерно и спокойно. Так мы и спали. Не долго, - в шесть, уже светает.  А в семь – подъем. Обход, завтрак, осмотр больных  детей и тех, которые не в больнице, а просто так, в приюте.
Я открыла глаза, сквозь закрытые на окне ставни, а они из  деревянных   досточек, - пробивались полоски яркого света. С улицы доносился шум машин, громкие мужские голоса. На мобильном – было 6.30. Атаа спал. Одна рученка его была закинута наверх, за курчавую головку, а в другой – он так и держал прядь моих волос. У него такие длинные, пушистые реснички, даже тень от них кажется ложится  на щечки. Веки чуть подергиваются. Ему, наверное, что-то снится. Я поцеловала его в лобик. Мальчик вздохнул, так по взрослому грустно, потер кулачком глазки – и открыл их. Удивленно посмотрел на меня, на потолок, на комнату. Что-то сказал, но я не поняла что. Он показал пальчиком на умывальник. Тогда уже я поняла. Он опять хотел туда пописать. Мы проделали с ним ту же процедуру, что и вчера. Он писал прямо в дырочку раковины.  Интересный звук получился такой. Атаа засмеялся.
За ним пришла нянечка. Она испугалась, что мальчика не оказалось в его комнате.  Малыш нахмурился, надул свои губки и нехотя дал ручонку  Хасне. Она с укором посматривала на малыша  и что-то говорила ему. А он, - уже в дверях, - оглянулся на меня и сказал: « ин хе бек»… Я  знаю, что это означает: « Я тебя люблю».

А ночи здесь холодные… Весна… Она все больше становится похожей на лето.