громко звенит по утрам трамвайчик

И опять-таки, громко звенит по утрам троллейбус,
Следуя медленно заданному маршруту.
Каждая вещь больна пресловутым лейблом –
Без этикетки и ГОСТа нам жить не круто.
И опять-таки, кто-то потягивает киршвассер,
грея ступни, при этом своих не снимая штиблет,
у камина зимой, и дети бегут по Штрассе.
Все обыденно-полно. Только меня больше нет.
Каковы же холсты  с батальными сценами, раз
Ты исчез невзначай с них каким-нибудь задним числом?
Бог – любитель искусства, но едва ли божественный глаз
Заподозрит подвох, изучив рукотворный шалом.
С добрым утром, ублюдок! С добрым утром, мой милый говнюк.
Вот троллейбус гремит, газ по трубам, и свет горит.
Кольт заряжен, он ждет твоих нервных, холодных рук.
Мир причудлив и полноценен, как древний иврит.
Без тебя он уж как-нибудь справится, ты не грусти,
Для отсева, бывает, успешно ведет блицкриг.
Мы истерли земную поверхность до ржавой кости,
Кость болит и, случается, что производит крик.
Небо в звездочку, тени в полосочку, луг в цветочек.
А меня больше нет! – возвещает церковный бой.
Ты потягиваешь киршвассер и разбираешь мой почерк,
Позволяющий мне хоть в чем-то побыть собой.
С добрым утром, ты следом пойдешь, мой любимый болванчик.
Нимфу сперли с картины, а фавн укатил в Гондурас.
И опять-таки, громко звенит по утрам трамвайчик.
И едва ли подвох заподозрит божественный глаз.