Семь самолётов

//*или круг через пол-Европы

//Волгоград-Москва

Поздняя ночь, сонный таксист,
вместо шансона Король и Шут –
по пустым дорогам сквозь ветра свист
двадцать минут – и уже тут,
в аэропорту.

Трижды прошарил по карманам,
всё по местам, вроде бы,
шаг внутрь – и чувство странное,
будто я один на один со стенами –
такой пустой аэропорт на родине –
и, наверное,
если бы из приличия не кашлянул,
охранники так и спали бы – это по-нашему.

Часы до регистрации, контроль и вот –
добро пожаловать на борт.
7.05 – взлёт.
9.00 – посадка.
Всё прошло без задержек, гладко.
Защелкали ремни, раздались звонки,
не смотря на то,
что табло
не отключал никто –
умеют слушать
на нашей части суши.

Вот, пожалуй, и всё.
13.12.11 – Гумрак – Шереметьево.

//Москва-Хельсинки

В Шереметьево
ориентируюсь, как дома –
с прошлого-то раза –
поэтому ну его.
Регистрация снова,
13.50 – контроль, посадка,
на крыльях блестят капель стразы.

Сосед через проход интересен,
приметил его ещё в одной из очередей –
выделялся своей хрестоматийной финскостью
из толпы прочих людей,
этакий голубоглазый блондин,
гибрид Жени Сои
и Тома Сойера,
лет двадцати, летел один.
Татуировка на правом предплечье,
её я сразу же смог прочитать,
но от этого стало не легче –
появилась мысль: только бы не заржать.

Простое имя «Маша» написанное по-русски
на руке, которой он делает, возможно, всё…
А следующая мысль: убил в себе романтика. Почти не грустно.
Просто взрослею. Крутится времени колесо.

А вообще, сюжет для романа милый:
живёт себе какая-нибудь Мария
где-то в России,
переписывается с финном,
видятся они редко, живут в расставании,
но скайп сокращает расстояния –
и он уже делает наколку ради неё,
для семнадцати лет – самое то.
Вот она какая – любовь, не знающая
ни границ, ни времени, не различающая
национальностей, не имеющая предрассудков.

А потом я пересчитывал часы в сутках,
и просто переводил часы:
there’s no time for thinking,
13.30 – прилетел в Хельсинки.

//Хельсинки-Тампере

Хельсинки, значит. Прогулка по аэропорту.
Города не видел и с высоты
птичьего полёта,
а там, если верить журналам «Аэрофлота»,
был финал конкурса красоты
с блондинками первого сорта –
но в это как-то не верилось:
сквозь все двери неслось,
по всем коридорам,
племя,
с которым мы «бхай-бхай»:
некоторые в униформе,
некоторые с чемоданами,
с детьми и дамами,
у которых явно не blonde hair.

Но аэропорт – не вся страна, уверен,
что за теми соснами и елями
по периметру,
не совру,
как под Питером, точь-в-точь,
выпало другим людям жить
в эту почти полярную ночь.

Финская речь звучит повсюду,
как птичий щебет, как песни весенние.
Huomenta вам всем, hyv;;.

А по сторонам смотрю рассеянно:
ничего не понятно,
ни одного индоевропейского корня –
это даже не неприятно,
это загадочно, как Калевала,
и так же спорно.

Обошёл стороной все бары,
до своего выхода добрёл:
всё закрыто. Зачем шёл?

Вспомнил, как видел молодую финку,
с коротко остриженными белыми волосами,
и её ребенка, который кричал, но разродился улыбкой,
встретившись со мной голубыми глазами –
а она ведь не могла до этого момента успокоить его
в нашем, недавно оставленном, Шереметьево.
Нутром чую, я был принят за колдуна,
так уж странно она на меня посмотрела –
ай-ай-ай, беда-беда.
Ну и ладно, мне всё равно.

Очнулся.
В Хельсинки и так было темно,
а теперь и совсем стемнело.

Рядом материализовался испанец –
национальность выяснилась потом –
на левом плече ранец,
в руках чемодан и билеты,
сам по-деловому одетый,
но без пальто.
Разговорились. Волгоград? Не слышал.
А от имени Сталина просиял –
да, у города нашего история пышная
была, пока какой-то мудак не переименовал.
Обсудили политику, вторую мировую,
действующих президентов РФ,
выборы – и я понимал, что рискую
в перспективе пойти на нефть,
поэтому быстро сменили тему –
переключились на финскую речь,
и я рассказал ему про языковые семьи,
и про то, как народы
разлетались, словно картечь,
как на то уходили годы,
огонь и меч.

Сзади подошли две барышни,
болтавшие на великом нашем,
посадку на Темпере искавшие –
им, похоже, стало страшно,
когда я, ответ им давши,
вернулся к разговору с испанцем –
они аж подпрыгнули;
а я расплылся в довольной мине,
почувствовав себя иностранцем.

Ускорился ход времени,
всё – 16.05 – посадка, автобусом к самолёту,
а он с пропеллерами –
совсем как в фильмах про десантные роты,
только вход сбоку,
место у крыла,
двигатели такие громкие,
из окна
видна
увитая дорог огнями,
как гирляндами,
Финляндия.

И только облака за иллюминатором
упали на пол –
уже снижаемся, и вот я
спускаюсь по трапу.
16.40 – Тампере.

//Тампере

Где живут муми-тролли, о которых
всё знала Туве Яннсон?
Недалеко от города,
где так много общего с Ростовом –
но зимой мумии-тролли впадают в сон
и до весны сладко дремлют,
и я, человек с неба,
в это верю
и жалею, что не увижу их
даже сонных –
но город
Тампере
хорош
и сам по себе.

И я повторить готов:
да, он похож
на Ростов-
на-Дону –
у тумана в плену,
с брусчаткой на тротуарах,
домами старыми
и непонятными статуями (чей гений
сумрачный и, возможно, пьяный,
воздвиг их –
загадка и для местных,
но антропоморфность изваяний
не вызывает сомнений,
если честно).
Наверное, совместное прошлое,
пусть не всегда и хорошее,
делает нас одного котла кашей,
одной бочки вином,
розлитым в разные чаши –
в общем, улицы похожи на наши,
только выверены тщательнее,
и всё наряжено,
к новому году украшено.
А так – даже названия магазинов совпадают,
нет только киосков «Союзпечати»,
и торговцы не собираются в стаю
там и тут.

Ярмарка в центре
Темпере
вносит свой уют:
всё, имеющее отношение к Рождеству,
продают
финны,
и, как деревья сбрасывают листву,
прохожие деньги тратят
на глинтвейн, сувениры
(этих на всех хватит),
марципаны,
изделия из дерева и металла,
оленину –
а кто думал, что вечна упряжка Санты?

Красив город зимний.

А чуть позже я нашёл супермаркет
и забрал Фрёкен Снорк, две бутылки Dr. Pepper’а,
и коробку с лакричными конфетами –
но на этом не кончился Темпере.

//Ночь

Ночные улицы всегда восхитительны,
особенно, когда в крови
бурлит
вино свежевыпитое –
тогда лабиринт их
превращается в магнит.

Итак, нас двое:
я и… назовём его Сергей
(у него двое детей,
поэтому изменю его имя,
как в фильмах).
Обещал ему,
что выведу к супермаркету –
и это я, в общем-то, сделал,
только закрыто там было,
а наша смелость
требовала хотя бы пива,
но даже в круглосуточных магазинах
к этому времени закрыли
нужные нам витрины –
вот оно, торжество демократии:
десять вечера, значит, всё, хватит,
идите в бар.
Ладно,
no problema, compadre –
через пять минут мы уже там.

На середине второй кружки
моего компаньона потянуло на подвиги,
а не к подушке,
и я понял, мама родная,
help me, please,
весёлая ночь меня ждёт:
и он зовёт
бармена и спрашивает,
где здесь танцуют стриптиз.
Oh, Russians.

И мои ноги
быстро находят дорогу
к заведению под названием «Big Tits».

Улица Satakunnankatu, дом тридцать,
с понедельника по субботу открыто до двух,
а внутри как будто знакомые лица
и порочный дух.

Вошли, он в кресло,
к нему, смеясь звонко,
подходят красавицы,
а я иду к барной стойке,
женщина-бармен улыбается,
и, как если бы
промелькнула искра:
- Из  России? –
спросили
её уста.

- Серёга, - говорю, - всё нормально,
здесь все свои.
И он начинает спускать капиталы,
а мы болтали,
и время быстро текло внутри.

Вообще, интересно встретить бывших
соотечественников за рубежом.
В таких условиях СССР оказывается цокольным этажом,
а всякий национализм – лишним:
с той страны,
где были все равны,
осталась ещё какая-то общность – поэтому
«бульбаши», «хохлы», «москали» и прочие обозначения
здесь, в другой точке света,
за бугром, утеряны.

Пока меня угощали мандаринами и виноградом,
пока я, как в фильмах, рассказывал о себе,
мой companero зажёгся кутежа чадом:
то виски для всех, то приватный ему танец,
в общем, сыпал деньги, как икру мечет рыба в воде,
в чужой стране,
где он всё ещё
(или уже?)
иностранец,
так, что я боялся представить
его счёт,
хоть это и не в моих правилах.
Но рано или поздно момент настаёт,
когда в карманах образуется вакуум –
и его решили проводить к банкомату.

Проводили, и он внезапно передумал,
и, чтобы не делать лишнего шума,
сказал, что ему пора:
гостиница, сон до утра,
такси в аэропорт –
ну, кто этого не поймёт?

Только пошёл он, как выяснилось, в другую сторону –
как водится и как говорится, бес в ребро, седина в бороду.

Что делать?
Бегать.
Обежал полгорода – благо, недолог путь –
приставая к прохожим,
не видели ли они кого-нибудь
на мужчину в белой куртке похожего.

Не нашёл,
не хорошо.
Вернулся на исходную позицию,
к тем же милым лицам,
и почти смирился, что
вот и всё:
искать его поутру в полиции,
забыв про сон.

Просидели до закрытия
за разговорами о жизни,
назойливых посетителях
и событиях
на отчизне.

Всё, пора. С одной из девушек нам по пути.
Прихватил
вещи Сергея – пиджак и свитер,
«и немедленно
выпил».
И вот, иду и вижу –
стоит кто-то-белый,
расставив ноги, как лыжник.

Обошлось, в общем: так Mr. C
и стоял –
и ни один таксист
его не брал:
дойдешь, мол, и сам,
а куда идти не говорили –
у нас, в России,
сразу бы отправили
по всем правилам.

А в Сергее ещё было много сил:
и на танцы ему, и в бары… Еле отговорил.

//Тампере-Копенгаген

В гостинице
упаковал гостинцы,
искупался,
неспешно собрался –
и на завтрак –
вот так
закончилась эта ночь без сна.
И хорошо, что не спал:
Сергея будили всем миром,
всеми способами, какими могли мы.

Раннее утро, такси,
маленький аэропорт,
снова самолёт,
посадка, 6.20 – взлёт,
который сопровождался странным звуком,
будто машина переехала суку
(я про самку пса) –
и… небеса.
Кажется, я
начал привыкать
летать.

Ничего интересного не происходило,
даже зеленых крокодилов
не пролетало мимо –
что уж говорить о Карлсоне?
И вот я, такой сонный,
в Копенгагене,
7.05 – здравствуй, Дания.
И уже до свидания:
7.45 – Боинг, этакий летающий слон,
несёт меня в Лондон.

//Копенгаген-Лондон

Повезло сесть у окна,
только виды не пленили:
серовато-белые облака
выглядели, как наши степи,
только заснеженные,
безжизненные и пустые,
поэтому я в позе нелепой
заснул прямо в небе,
подумывая о лангольерах.

И вот
самолёт
начал нарезать круги,
и почувствовав, между
делом,
как Лондон всем телом
на меня глядит,
я – такой уж у меня нрав –
ответил ему тем же,
потеряв надежду
на более близкую встречу
(конечно, ещё не вечер,
но в этот раз я оказался прав).

Большой Бен, Башенный мост, Темзы изгибы –
а воды её цвет такой гибельный –
и всё, снижаемся как-то хитро.
8.45 – аэропорт Хитроу.

//Хитроу

Про Финляндию вспомню снова:
обилие телефонов
такой же марки, как у меня
(а у меня Нокиа),
немного портило картину –
мне писали любимые и родные,
а я дергался от каждого звонка
с мастерством эпилептика.
Здесь это наконец прекратилось –
люди со всего мира
набились,
чтобы стоять в этих очередях
как в чистилище: ещё не земля,
но и не небо, а так,
между. Как
и прежде, вокруг много индусов, только
они здесь вроде бы работают –
и работники они стойкие.

Magic people.

В общем, как всё было:
всей группой пришли на выдачу багажа,
а наши сумки там не лежат.
Подошёл к одному,
объяснил, что к чему,
тот повёл к следующему,
тот к следующему,
тот…

В общем, как у «Сплина»:
и господин сошёл с ума,
и господин сошёл с ума,
и господин сошёл с ума –
и повторений этих тьма.

Прошло полчаса.

Одна наша барышня – и ключевое здесь «наша» –
не выдержала,
и, как жало,
проскочила за шторку, через которую вещей каша
входит в полость зала, заполненного людьми
и
с криком «вот они!»
вернулась обратно.

Ладно.

Подошёл к одному,
объяснил, что к чему,
тот повёл к следующему,
тот к следующему,
тот…
В конце цикла
попался-таки европеец,
на что я и не думал надеяться –
и наши вещи вернулись к нам.
Не удивительно, что тот самый Бедлам
был именно там:
в ЛондОне
одни… а кондор птица гордая.

Но таксист – или
кэбмен, как их правильно? –
джентльменом оказался натуральным,
из таких, если верить фильмам,
с самого детства
выращивают дворецких:
седой, в возрасте, приличного роста,
упитанный, но не толстый,
и, ко всему прочему,
с таким произношением…
В общем,
моё почтение.

//Ройстон

Не такой мне грезилась Англия,
какой предстала она
из окна
этого шестиместного такси:
за травой зеленовато-чалою
ни дерева, даже самого мерзкого,
ни холма, покрытого вереском –
виды такие же, как у нас в степи.

Дороги, кстати, не такие уж хайвэи,
такого же качества, как у нас, асфальт –
только, может быть, чуть-чуть ровнее
потрёпанных временем школьных парт.

Ройстон. Чёрт его знает, что за город:
выгрузили у местной лаборатории,
и к делу, сразу так, скоро, сходу
стали рассказывать про клеточные колонии.

От усталости, голода и неприкрытой гипогликемии
едва не заснул – но дождался-таки перерыва
и едва не стал причиной новой вспышки Anarchy in the UK:
чай или кофе? Я выбрал чай и без молока,
чтобы наверняка,
но чёрная жидкость в белой чашке,
полностью скрывавшая от глаз её дно,
такая чёрная, что и пить страшно,
больше похожая на кофе... Это вещество
не было чаем в моём отчаянном понимании природы чая.
- I’m sorry, are you sure that it’s tea?
А эта женщина, натуральная iron maiden,
говорит, мол, прости,
мол, на самом деле
я наливала чай, но выглядят они одинаково –
а для меня это как сравнивать халву с козинаками.
Короче, это был чай. Вкусный. Выдержанный.

Следом вылил в себя чашку кофе. Трижды.
И заснул, всем видом выражая внимание.
Спасибо за понимание.

//Кембридж

Всю дорогу проспал – в кэбе,
прислонившись к стеклу окна –
и не зря,
я в такой панике никогда
не был:
иногда открывая глаза,
видя, что шеф хочет жить вечно,
выпершись на встречку,
я вздрагивал, а потом
с трудом
вспоминал где я,
обливаясь холодным потом.
И, наконец, Кембридж, вот он:
маленький городок общеевропейского стиля,
без каких-либо видимых особенностей, только
на названия улиц умляутов не хватило –
слишком уж австро-венгерская у него застройка,
настолько,
что кажется вот-вот
какой-нибудь Швейк пройдёт,
или бомбардировка, как у Ремарка,
но всё было тихо и гладко,
по крайней мере, теперь.

Заселили в отель.

Комната – четыре на два метра,
душевая в ванной – квадрат со стороной 0.7,
но недолго я на тесноту сетовал:
устал совсем.

Перед ужином прогулялся,
всё как по googlemaps, только темно,
но это мелочи – негде там потеряться,
река, парк, несколько улочек – да и всё,
крошечный городишко,
впрочем, это и хорошо –
ничего лишнего,
ничего, что может стереть в порошок
или раскидать по свалкам
хрупкую историю и красоту шаткую.

Пара лебедей в тёмных водах
напомнила что-то из прошлого,
но когда с шипением и холодом,
со свистом камня брошенного,
промчался велосипедист мимо –
тогда-то до меня дошло,
что пора спасать отечества сына
от него самого,
ибо моя пантомима
выражала всё то,
что в цивилизованных странах
говорить неприлично и запрещено,
особенно
если ты неправ
и без прав.

Спал, как убитый,
начисто вымытый.

//Лафборо

После завтрака, плотного и нездорового
(слишком много жареного, масла и животных жиров),
был усажен в автобус до лаборатории в Лафборо, и,
укрывшись плащом, как одеялом, продолжил просмотр снов.

Высадили на прекрасной лужайке,
на такой же, как кажется мне,
Алиса гналась за беленьким зайкой,
чтобы скрыться в его норе.
А вообще,
тот комплекс зданий,
рассадник британской науки
и учёных всех мастей,
внутри оказался Зазеркальем
с налётом скуки
и долгой программой, приготовленной для гостей;
гвоздь, её кульминация,
самое радостное событие –
в местную ресторацию
на обед отбытие.

Fish & Chips – британское блюдо,
картошка с рыбой, в принципе, ничего особенного,
но я пробовал, и, скорее всего, больше не буду,
какое-то оно странное и нездоровое.
Картошка – нарезанные параллелепипеды,
по габаритам каждый с большую сосиску;
рыба – кусочек пикши под кляра рытвинами,
и чтобы добраться до рыбы,
нужно долго в нём рыскать.
Короче говоря,
без пива никак нельзя.

Обратно, в лафбороторию,
как в Ройстоне, та же история:
опять продержали до вечера,
будто им делать там
больше нечего;
и по местам
в автобус, поля, дождь и сон,
снова Кембридж – и это уже как стон:
в это время там всё закрыто,
и даже разбитого корыта
домой оттуда не привезти,
венец всех надежд – duty free.

Но Хитроу
устроен хитро.

//Homerun

Очередь от самого входа
отсчитывает километраж,
но у меня есть стаж
и я не теряюсь,
как пузырёк в содовой;
медленно
под тяжким бременем
потери времени
продвигаюсь.

Я – часть человеческой многоножки,
стою
в строю,
переминаюсь с ноги на ногу.
И вроде бы, уже немножко,
но по часам до отлёта ещё меньше,
а впереди ни проплешины.

Времени нет.
Прорвался к сотруднику, показываю билет,
требую, как муравей из мультфильма,
чтобы меня пропустили,
а он – где же вы были? –
и с таким искренним удивлением,
будто его всю жизнь учили
игнорировать очевидные вещи,
так, как других учат пению.
Но он от меня не открещивался:
засуетился, провёл, куда надо,
и я,
как бутылка лимонада
после тщательного сотрясения,
с пеной у рта
бегу искать посадочные врата –
и так быстро я ещё никогда не бегал
(это всё-таки не поезд и не Москва,
хотя там-то меня на посадку и не пустили,
но билет сдать, в принципе, можно всегда) –
и вот, когда я,
как загнанная лошадь,
может быть, и пегая,
ворвался в ограниченную стенами площадь,
чуть не извергнув своего первенца,
они заявляют, что рейс задерживается.

Зверство, в общем,
ничего хорошего,
и никаких duty free –
что с собой пёр, то и при.

Но самолёт был роскошен:
подушечки,
наушнички,
пледики – всё приложено,
как положено.
И сосед справа – свой, только с Сахалина,
бедняжка. Но общение наше прошло мимо –
турне было длинным.
Такая вот история в лицах.
9.30 – 17.30

//…

Домодедово – вокзал – метро –
вокзал – Шереметьево,
how are you, bro?
Всё.
Путь назад,
Москва – Волгоград
22.35 – 0.35
Ъ

//Home, sweet home

Таксист ругается матом
на дороги, власть, выборы и туман,
на всех кандидатов
у него по вескому аргументу
об их ориентации,
а во что-то я сам
вношу свою лепту,
что, с его способностями к агитации,
сделать довольно трудно.
Ночь, а говорить с ним не нудно –
именно по таким разговорам я скучал
в семи самолётах,
в семи аэропортах
и коротких
перерывах
на то, чтобы снять сумку с плеча.